Нечестивец, или Праздник Козла - Марио Варгас Льоса

Амадито наклонился, ощупал голову лежавшего, тихую и немую, и выстрелил еще раз, в упор.

— Вот теперь — готов, — сказал полковник, беря лейтенанта под руку и подталкивая к джипу майора Фигероа Карриона. — Жандармы свое дело знают, справятся сами. Поехали к Пучите, согреемся.

Всю дорогу в машине — за рулем сидел Роберто — Амадито молчал, вполуха слушая разговор полковника с майором. Кое-что из разговора ему запомнилось:

— Его закопают там?

— Его сбросят в море, — разъяснил начальник СВОРы. — Чем этот утес и хорош. Высокий и отвесный, как ножом обрубленный. А под ним — бухта, глубочайшая, как колодец. Кишмя кишит акулами, а те только и ждут. Проглотят в секунду, любо-дорого смотреть. И следов не оставят. Надежно, быстро и чисто.

— Ты бы узнал этот утес? — спросил Сальвадор.

Он помнил только, что незадолго до этого утеса они проезжали мимо маленькой бухты Ла-Калeтa. Но вспомнить всю дорогу от тюрьмы — не мог.

— Я дам тебе снотворное. — Сальвадор снова положил ему руку на колено. — Проспишь часов шесть-восемь.

— Погоди, я не закончил, Турок. Потерпи еще немного. И тогда плюнешь мне в лицо и выбросишь из своего дома.

Они отправились в бордель Пучи Виттини, по прозвищу Пучита Брасобан, старый дом с балконами и высохшим садом; этот бордель облюбовали calies и прочая публика, связанная с властями и СВОРой, на которую, по слухам, работала и сама старушка Пучи, симпатичная охальница, поднявшаяся по профессиональной лестнице до распорядительницы и наставницы проституток, после того как сама с младых ногтей немало и успешно потрудилась в борделях на улице Дос. Она встретила их в дверях и приветствовала Джонни Аббеса и Фигероа Карриона как старых друзей. Амадито она ущипнула за подбородок: «Какой папочка!» Отвела их на второй этаж и усадила за столик рядом с баром. Джонни Аббес попросил принести Хуанито-Ходока.

— До меня не сразу дошло, что это виски, мой полковник, — признался Амадито. — Джонни Уокер. Хуанито-Ходок. Как просто, а я не понял.

— Этот Хуанито лучше любого психиатра, — сказал полковник. — Без Хуанито-Ходока я бы не мог сохранять ясную голову, а это в нашей работе — самое главное. Чтобы делать ее хорошо, надо уметь сохранять спокойствие, холодную кровь и ледяные яйца. И никогда не мешать эмоции с рассудком.

Клиентов еще не было, за исключением лысенького очкарика, потягивавшего пиво у стойки. Музыкальный ящик наигрывал болеро, и Амадито узнал голос Тоньи-Негритянки. Майор Фигероа Каррион поднялся из-за стола и вытащил танцевать одну из женщин, шушукавшихся в углу под большой афишей мексиканского фильма с Либертад Ламарке и Тито Гисаром.

— А у вас крепкие нервы, — похвалил полковник Аббес Гарсиа. — Не все офицеры такие. Я повидал немало смельчаков, с которых в решающий момент слезал весь лоск. Не один при мне обосрался от страха. Никто этому не верит, но для того, чтобы убить, яйца нужны покрепче, чем для того, чтобы умереть.

Он налил в стаканы и сказал:

— За здоровье.

Амадито резво выпил. Сколько он выпил — три, пять? И быстро потерял ощущение времени и места. Он не только пил, он и танцевал с индианкой, гладил и тискал ее, и оказался с ней в крошечной комнатушке, освещенной лампочкой под красным пластмассовым абажуром, который раскачивался над ярким покрывалом. У него ничего не получилось с ней. «Я такой пьяный, мамочка», — извинился он. На самом же деле мешал комок под ложечкой, память о том, что он только что сделал. В конце концов он набрался храбрости сказать полковнику с майором, что он уходит: плохо себя чувствует, перепил.

Все трое вышли за дверь. Джонни Аббеса ждали черный бронированный «Кадиллак» с шофером и джип с конвоем вооруженных телохранителей. Полковник протянул ему руку.

— Вам не интересно узнать, кто это был?

— Предпочитаю не знать, мой полковник.

Рыхлая физиономия Аббеса Гарсии растянулась в усмешке, он отер потное лицо платком огненного цвета.

— Как было бы легко — делать такие дела, не зная, кого это касается. Не злите меня, лейтенант. Коли прыгнул в воду, изволь вымокнуть. Он из движения «14 Июня», брат вашей бывшей невесты, по-моему. Луиса Хиль, не так ли? Ладно, всего хорошего, мы с вами еще поработаем. Если я вам понадоблюсь, вы знаете, где меня найти.

Лейтенант снова почувствовал руку Сальвадора на своем колене.

— Это ложь, Амадито, — хотел успокоить его Сальвадор. — Это мог быть кто угодно. Он тебя обманул. Чтобы раздавить тебя, чтобы ты почувствовал себя окончательно повязанным, совсем рабом. Забудь, что он тебе сказал. Забудь, что ты сделал.

Амадито кивнул. И очень спокойно указал на свой револьвер в кобуре.

— Теперь, Турок, я выстрелю из него, только когда буду убивать Трухильо, — сказал он. — Вы с Тони Имбертом можете рассчитывать на меня, что бы то ни было. Теперь,

когда я прихожу, вам не надо менять тему разговора.

— Внимание, внимание, идет прямо на нас, — сказал Антонио де-ла-Маса, поднимая свой автомат с укороченным стволом на уровень окна, и приготовился стрелять.

Амадито и Эстрелья Садкала тоже сжали в руках оружие. Антонио Имберт включил зажигание. Однако автомобиль, двигавшийся в их сторону по Малекону, тихо, словно что-то отыскивая, оказался не «Шевроле», а маленьким «Фольксвагеном». Он стал тормозить, пока не заметил их. И тогда развернулся в их сторону. Остановился рядом и погасил фары.

— Вы не подниметесь к нему? — говорит наконец сиделка. Урания знает, что этот вопрос рвется с губ женщины с того самого момента, как она вошла в домик на улице Сесара Николаса Пенсона и вместо того, чтобы попросить отвести в комнату к сеньору Кабралю, прошла на кухню и сварила кофе. И вот уже десять минут пьет его маленькими глоточками.

— Сначала я закончу завтракать, — отвечает она без улыбки, и сиделка в замешательстве опускает глаза. — Я набираюсь сил, чтобы подняться по лестнице.

— Я слышала, говорили, у вас с ним были какие-то расхождения, — извиняется женщина, не зная, что делать с руками. — Я просто так спросила. Я уже накормила сеньора завтраком и побрила. Он просыпается очень рано.

Урания кивает. Теперь она спокойна и уверена в себе. Еще раз окидывает взглядом разруху вокруг. Мало того, что краска на стенах облупилась, но столешница, шкаф, мойка — все усохло и покосилось. Неужели мебель та же самая? Она тут ничего не узнает.

— Кто-нибудь навещает его? Из родственников, я имею в виду.

— Дочери сеньоры Аделины, сеньора Лусиндита и сеньора Манолита, часто приходят, около полудня. — Женщина высокая, немолодая, под белым халатом — брюки, мнется на пороге, ей неловко. — Ваша тетя раньше бывала каждый день. Но после того, как сломала шейку бедра, из дому не выходит.

Тетя Аделина намного моложе отца, ей теперь, должно быть, лет семьдесят пять, не больше. Значит, она сломала шейку бедра. Интересно, она все такая же набожная? Раньше каждый день причащалась.