Магия восстает - Илона Эндрюс

— Она взяла подушку с одеялом и пошла вниз.

— Давно?

— Часа два назад.

То есть где-то в час ночи. Джули могла отправиться только в одно место.

Пять минут спустя я тихонько вошла в затемненную комнату. Единственным источником света был большой стеклянный ящик прямо передо мной. Внутри, погруженная в зеленый целебный раствор Дулиттла, плавала Мэдди. Несколько капельниц тянулись от ее рук к металлической стойке с пакетами. Джули сидела рядом на полу, согнувшись на одеяле, ее локти опирались на колени, а лицо было спрятано в ладонях.

Ох, Джули. Я подошла и села рядом с ней. Она даже не подала вида, что слышала меня.

Кости Мэдди выпирали под странными углами. Кожа натянулась на деформированном скелете, словно полу-расплавленная резина. Кое-где торчали клочки шерсти, чередуясь с человеческой кожей. Левая часть челюсти вздулась, маленькие губы не могли полностью закрыть массивную кость, и в образовавшемся промежутке я видела человеческие зубы. Ее правая рука, оставшаяся почти полностью человеческой, казалась невероятно худенькой и хрупкой, будто это просто кости, обтянутые кожей.

Когда я сидела здесь и смотрела на нее, мое сердце сжималось в тугой, болезненный комок. И дело было не только в Мэдди, но и в мучительном отчаянии ее матери и сестры, в панике на лице Дженнифер, в скрытом страхе Андреа, которая приходила навестить Мэдди прошлым вечером. Я смотрела, как моя подруга стоит, скрестив руки на груди, и пытается убедить себя, что это не ее будущее. Она любила Рафаэля, хотела семью и детей. Оба брата Рафаэля стали люпами в подростковом возрасте и были убиты. Когда Тетушка Би говорила, что им понадобится панацея, она не врала.

К этому всему добавлялся назойливый, леденящий страх, который твердил: «Таким может быть твой ребенок».

Мэдди была милой, забавной девочкой, которую мы все знали и принимали как родную. Мы должны спасти ее. Я должна спасти ее. Если бы мне дали возможность совершить что-то, то я бы вернула ей ее жизнь.

Джули выпрямилась. Ее глаза покраснели, кожа вокруг них припухла. Мне хотелось что-то для нее сделать.

— Ей не больно.

— Я знаю, — всхлипнула Джули.

— Я читала ей вслух, и ее мама тоже, и медсестры Дулиттла. Она не одна.

— Дело не в этом.

— Тогда в чем?

— Я пытаюсь понять почему. — Ее голос сорвался. — Почему? — Она повернулась и посмотрела на меня блестящими глазами, полными слез и боли. — Она моя лучшая подруга. Единственная. Почему именно она?

Вопрос на миллион долларов.

— Ты бы предпочла, чтобы это была Марго?

— Нет. — Джули потрясла головой. — Нет. Она чувствует себя ужасно, потому что она в порядке, а Мэдди — нет. Я обняла ее и сказала, что рада ее выздоровлению.

— Я горжусь тобой.

— Марго ведь не виновата в том, что лекарство не сработало. Я просто не хочу, чтобы это была Мэдди. Я хочу, чтобы она была в порядке. Как будто это цена.

— Цена чего?

— Магии. Того, чтобы быть оборотнем. Они сильные и быстрые, и кто-то должен заплатить за это. Но почему она?

Хотела бы я знать. Я задавала себе тот же самый вопрос, когда нашла Ворона мертвым, когда смотрела на истерзанное тело Грега Фелдмана, и когда Джули лежала на больничной койке, настолько обколотая успокоительным, что ее сердце еле билось. Мне так хотелось избавить Джули от этого, но я не могла, и меня это убивало. Я не знала, почему некоторые люди переживают трагедию за трагедией, будто жизнь испытывает их на прочность, а другие живут счастливо, не тронутые горем.

Я сказала Джули правду.

— Я не знаю. Думаю, потому что ребенок — это самая большая драгоценность в мире. За все нужно платить, и всегда тем, что ты не готов отдать. То есть, самыми дорогими тебе людьми.

Джули уставилась на меня.

— Почему?

— Я не знаю. Так все устроено.

Джули отпрянула.

— Я не хочу так. Если все всегда так устроено, то я не хочу иметь детей.

Теперь жизнь испугала Джули настолько, что она решила не рожать детей. Не потому, что не хотела быть матерью, а потому что ее слишком пугал тот мир, в который она приведет своих детей. Все было так паршиво, что мне хотелось проткнуть что-нибудь.

— Это твой выбор, Джули — рожать детей, или нет. Каким бы он ни был, мы с Кэрраном всегда будем любить тебя. И это никогда не изменится, не сомневайся.

— Отлично, потому что я не хочу детей.

Мы обе замолчали на какое-то время.

— Ты уезжаешь, — наконец-то сказала Джули.

— Да. Тебе страшно?

Она пожала плечами.

— Ты альфа, поэтому ты должна поехать.

— Все верно.

— Если кто и добудет лекарство, так это ты. Я понимаю. — Ее голос зазвучал слабее. — Не умирай. Только не умирай, хорошо?

— Я не планирую умирать. Я вернусь с панацеей, и мы достанем Мэдди из целебной ванны.

— Я слышала разговор Джима, — тихо произнесла Джули.

Ой — ой.

— Он сказал, что это ловушка, и вы можете не вернуться.

Спасибо, Мистер Позитивная — Пегги, мы ценим ваш вотум доверия.

— Знает ли мастер шпионажа, что ты шпионишь за ним?

— Нет. Я действую осторожно, и он не часто смотрит вверх.

Мне потом нужно будет выяснить, что это значит.

— Да, это ловушка. Люди, которые ее устроили, считают нас слабыми и глупыми. Я обещаю тебе, стоит им попробовать навредить нам, и они горько пожалеют об этом. Мы уже уплывем оттуда с панацеей, а они так и будут пытаться понять, почему они сидят в луже собственной крови и держатся за свои кишки. Ты и раньше видела, как я справляюсь с опасностями.

— Тебе было больно, Кейт. Много раз.

— Но я выжила, а они нет. — Я обняла ее одной рукой. — Не волнуйся. Мы справимся.

— Хорошо, — сказала Джули. — Просто…

Она сцепила руки, смотря прямо перед собой.

— Да?

— Мне снятся плохие сны.

И мне тоже.

— Что тебе снилось?

Она повернулась ко мне, в ее глазах появилась тревога.

— Башни. Мне снится, как их строят на траве. Это ужасные башни. Я смотрю на них и плачу. Еще я видела тебя, потом ты повернулась и позвала меня…

О, нет. Мне в спину будто вцепились ледяные когти.

Почему мы видели один и тот же сон? Здесь явно замешана магия. Если мой сон стал результатом моей магии, или следствием поисков Роланда, он не должен был коснуться Джули. Он ведь не может знать про Джули.