И оживут слова. Часть I - Наталья Способина

Ярослав смотрел зло, продолжая медленно наматывать косу на кулак. Всемила попыталась повернуть голову, почти ожидая увидеть просвет в деревьях и тот берег Стремны. Высокие стены родного города. Там Радим, там никто не обидит. Да куда там? Далеко в лес забежала, заигравшись, доверившись. Вот тогда ей, наконец, стало страшно. По спине пополз озноб, и грудь сдавило точно обручем. Но закричать она так и не успела.

Короткий взмах все того же ножа, и свет померк для нее навсегда».

***

Слова Златы не шли из головы, и я вышагивала по двору, не в силах успокоиться. Обида заставляла щеки гореть. Ведь ни слова правды не было! И все же жгучий стыд не давал оставаться на месте, заставляя ходить и ходить, как заведенную. Хуже всего было то, что Злата была отчасти права. Всемила сама шла навстречу беде. И в том, что случилось, виновата лишь ее легкомысленность. Но подспудно не давало покоя то, что все вышло бы по-другому, напиши я иначе…

Я вздохнула и попыталась успокоиться. Злата и Добронега едва не поругались. Злата извинилась, конечно, но от этого я чувствовала себя только хуже. Потому что было ясно, что извинялась она исключительно ради Добронеги, с которой у нее сложились добрые отношения. К Всемиле же Злата, очевидно, не испытывала никаких теплых чувств. Возможно, она и была права в своих суждениях, только мне теперь от этого не легче. Я не знала, как себя вести, а еще я до ужаса боялась, что теперь из-за меня может начаться разлад. Добронега велела Злате «пожалеть Радима». Эта фраза вертелась в голове и не давала покоя. Почему пожалеть? Из-за того, что взбалмошная сестра непременно побежит жаловаться и ему придется ее успокаивать? Или же есть другая причина?

Мысли путались и наскакивали друг на друга. Я металась по двору, как зверь в клетке, словно наверстывала долгие дни лежания в постели. Над головой шелестели листья дуба, у ворот на кого-то непрерывно рычал пес, а я все думала о том, что никто из них не знает правду, и я понятия не имела, как об этом сказать. Ведь никто никогда не поверит. А еще я не могла перестать думать о том, что должен был почувствовать Радимир, получив срезанную косу сестры. Думала о нем в первый раз не как о персонаже, а как о человеке. О живом человеке! Все, как один, утверждали, что он «чуть умом не тронулся». Он искал! Каждый день искал! Пару дней назад я пыталась выяснить у Добронеги, когда это все произошло. Учитывая то, что все старались уберечь Всемилу от плохих воспоминаний, задача оказалась непростой, но в итоге я поняла, что прошло около двух месяцев беспросветного горя и безнадежных поисков. Я сжала виски. Перед глазами стояло лицо Радимира, каким я увидела его там, на корабле. На нем отражалось недоверие и сумасшедшее счастье. А еще я помнила, какими бережными были его руки, как дрожали.

Сама не понимая, что делаю, я бросилась к калитке на заднем дворе. Мне нужно было увидеть Радимира, чтобы убедиться, что с ним все в порядке, что он оправился от всего этого, что Злата не рассказала ему о том, что произошло сегодня, потому что мне внезапно захотелось уберечь брата непутевой Всемилы от всех невзгод.

Когда-то давно, когда идея романа только-только пришла мне в голову, я начертила схему Свири. Тогда это казалось мне забавным. И сейчас я почти не удивлялась, узнавая нужные повороты. Они странным образом совпадали со старыми обозначениями, набросанными на простом листке в клетку. Но сейчас мне было не до изучения окрестностей. У меня была четкая цель.

Я спешила по многолюдным улицам, едва успевая оглядываться по сторонам, и не сразу заметила, что при моем приближении разговоры смолкали. То тут, то там люди останавливались и провожали меня взглядами. Обратив на это внимание, я даже сбавила шаг. Я бы и вовсе остановилась, но мне вдруг стало страшно, что остановившись, я непременно собьюсь с пути и уже не смогу отыскать дорогу к дружинной избе. А спрашивать здесь кого-то я бы поостереглась. Ведь для этих людей я — Всемила, Свирь — мой родной город, и я должна знать здесь каждый закоулок. Оказалось, что во взглядах горожан не было дружелюбия и симпатии. Свирцы смотрели на меня кто с осуждением, кто с откровенной насмешкой. Их взгляды то и дело скользили по моим волосам. Я запоздало подумала, что мне следовало чем-то покрыть голову, чтобы моя стрижка так явно не бросалась в глаза — вокруг меня не было ни одной коротковолосой девушки. А потом поняла, что все равно ничего бы не вышло. Головные уборы, укрывающие голову целиком (в голове всплыло старинное слово «кика»), носили только замужние женщины, а накидывать на голову платок в погожий летний день было бы по меньшей мере странно. Да и что можно скрыть в городе, где все друг друга знают с самого рождения? Небось, вся Свирь уже толкует о срезанных волосах сестры воеводы.

Я попыталась унять колотящееся сердце. Ну и пусть. Пусть смотрят, если им хочется. Пусть думают, что хотят. Мне плевать, в конце концов. В голове то и дело вертелись злые слова Златы. Хотелось заткнуть уши и опрометью броситься к дому Добронеги, но я слишком далеко убежала от спасительных стен, поэтому мне не оставалось ничего, кроме как продолжить путь. Только теперь я пошла медленней. Не к лицу сестре воеводы носиться как ненормальной. Ну, это я так думала. Вообще-то, я понятия не имела, существуют ли какие-то правила на этот счет. Одно дело обрисовывать историю в общих чертах, а совсем другое — чувствовать, как твою спину жгут десятки взглядов, и хорошо, если хотя бы пара из них дружелюбные.

Дружинная изба показалась из-за очередного поворота совершенно неожиданно. Причем, как раз тогда, когда я уже решила наплевать на принципы и вернуться назад. Двор окружал глухой забор, а у ворот стояла охрана — молоденький воин, который едва не ковырял в носу от безделья. Если и на внешних стенах такие же сторожа, не удивительно, что Всемилу убили прямо под их носом. Увидев меня, он выпрямился, окинул с ног до головы изучающим взглядом и вдруг ухмыльнулся. В голове тут же непрошенной гостьей мелькнула мысль: «Как я выгляжу в их глазах?». Вспомнились слова, брошенные вслед какой-то старушкой: «Болталась невесть где».

— Куда путь держим, красавица? — лениво протянул дружинник.

— К воеводе, красавец, — елейным голосом произнесла я, ответив ему не менее оценивающим взглядом.

Парень моргнул и начал заливаться краской. И правильно: на его лице за прыщами не было видно ни одной веснушки. Наверное, красавцем его называла разве что мама. Мне должно было бы стать стыдно, но меня слишком взбудоражили слова Златы и косые взгляды.

Пройдя мимо пунцового стражника, я осмотрелась. Схемы схемами, но на самом деле я была здесь впервые. Большой квадратный двор был усыпан мелким речным песком, утоптанным десятками босых ног. Как раз в эту минуту два голых по пояс человека валяли друг друга посреди двора. Песок серым пеплом налип на потные тела, впрочем, никого здесь это не смущало. Рядом стояли такие же грязные и полуодетые мужчины, задорно подбадривая борцов. Чуть в стороне у большой деревянной бочки два человека в насквозь мокрых штанах поливали друг друга водой из небольшого ведерка. Слева на скамье у дружинной избы сидели три воина постарше, и одним из них был Улеб, что-то мастеривший из кусочков кожи. Его соседи переговаривались, поглядывая в сторону пары на песке. У их ног, вытянувшись на солнышке, лежала большая лохматая собака. В ответ на радостные крики она то и дело поводила ушами. Напротив в теньке под навесом сидел еще один человек, тоже что-то маcтеривший. Радимира среди них не было.