Исповедь пофигиста - Александр Тавровский

Любка приходит с работы — молчит, с мыслями собирается: там ей думать не положено. Ляжет — тоже молчит. Зато калымить с ней — одно удовольствие.

У меня путевка закрывалась восемнадцатью часами. Если ментяра поймает после восемнадцати — труба! А у меня заказ: нужно капусту перевезти с базара, мужик платит полтинник в рублях.

Приезжаю домой, жду Любку.

— Руки помыла — бегом в машину. У чекиста должны быть всегда чистые руки, особенно перед большим делом.

Едем. Останавливает мент. Я говорю:

— Если приколется, покажи корочки — послужи революции.

Мент спрашивает:

— Что везем?

— Рыбу.

Я никогда не вру.

— Калымишь? Приплыл, значит.

— Не, командир, не приплыл.

— А чего ты такой смелый?

— А вот, видите девушку? Попросите, чтобы она свои документы показала. Только тихо-тихо!

Он подходит к Любке:

— Ваше удостоверение! Вы кто вообще?

— Вам вслух сказать или на ухо? — чеканит Любка и смотрит на него в упор.

— Можете вслух…

Смотрит документы.

— Можете ехать дальше.

И — тишина. А проходя мимо меня, шипит:

— Я тебя не останавливал.

Или так:

— Товарищ капитан (она все звания даже ночью различала), я еду с ним — он при мне.

— Но мне нужны его права!

— Товарищ капитан, мне некогда, чтобы вы смотрели его права. Завтра с вами разберемся.

— Вы не имеете права!

— Ваша фамилия и звание? — чеканит Любка.

— Это не по правилам дорожного движения, — мент уже не рад, что связался.

— Меня не волнует дорожное движение. Ваше звание, капитан?

Она с детства в КГБ.

Я ей все время трындел:

— Давай снимем квартиру.

— Нет, я хочу с мамой и папой.

— Но папа твой приходит с работы и бухает, в субботу спит, в воскресенье опять бухает. Ночью встанет, две рюмки опрокинет — и спать.

— У него трудная работа.

А здоровый был. Я ему прямо сказал:

— Только пальцем троньте! Я вас подожду и перееду, у меня тачка семь тонн — даже не почувствуете. А на работу опоздаете!

Он — раз!

— Переедешь?

— Да!

— Ну, дочка, ты мне и зятя выбрала…

— Кто кому зять? Вы мне — тесть? Да я вас в хрустальном гробу видал!

А я его действительно каждую ночь во сне видел. Мне всегда интересные сны снятся.

Но теща была золотая, вечно боялась, что я голодный:

— Люба, сделай ему, наконец, покушать.

Люба делает покушать: ставится сковородка и все, что на кухне есть, — туда. Перемешала, еще — бабах! Там может быть и картошка, и курица, и пара пельменей позавчерашних, и ложка чайная.

За столом молчком:

— Это кухня. Здесь принимают пищу, здесь светские разговоры не ведутся.

— Тю, может, я так лучше пищу перевариваю.

Он и свадьбу хотел на кухне сыграть, без светских разговоров, конечно.

Поели, встали, посуда помылась, разошлись. Кто опоздал — свободен до вечера.

Я говорю папе:

— Мне надоели эти порядки. Я сейчас не хочу есть, я хочу через полчаса.

— Через полчаса кухня закрыта.

Он даже телек не смотрел. Выпьет и думает. А чего ему думать? В субботу:

— Мать, водка кончилась.

Через двадцать один день я сказал Любке:

— Люба! Давай разведемся. У меня, кажется, ранний инсульт…

Как прощались? Как все, нормально: Любка мне каблуком в лоб дала — и все! Я сказал, что у нее вся семья — алкоголики и политруки, что ей никогда звезду на жопе не видать.

Мы, работники дурдомов, — все, как один!.. Ну, про наших товарищей-сограждан, слепоглухонемых да еще с придурью, я молчу. У нас все болезни — остаточное явление затянутого внутриутробного развития. Кого из нас удивит бухой пограничник в аэропорту? Меня нет.

Он у пассажиров, прилетевших прямым рейсом из Ганновера, спрашивает:

— Как… вы пересекли… польскую границу?

Это — русский страж.

Но вот немцы меня очень удивили: у них тоже оказался дурдом, только чистый, и поребрики вдоль тротуаров целые.

Я на велосипеде, как всегда, заехал недалеко, но неизвестно куда. В Германии кругом велодорожки. Это хорошо. Я, как всякий дальнобойщик, люблю покой и безопасность. А тут вдруг пропали все велодорожки, только бундесштрасса с выездом на автобан. Не, бляха-муха, это не для двух колес!

Спрашиваю немок в поле:

— Как найти велодорожку?

Они меня сразу поняли. Даже обрадовались:

— А зачем вам велодорожки, херр? Здесь рядом замечательная бундесштрассе.

— Это не подходит, — говорю я. — Там опасно.

— Как опасно? — удивились немки. — По бундесштрассе разрешено ездить на велосипеде. А у всех машин есть обязательная страховка. Никакого для вас риска: если собьют, все ваши обязательства возьмет на себя страховая компания, за ее счет вас и похоронят.

Ну, думаю, с бабами разговаривать — только время терять. Нашел мужика, тоже немца. Германия же! А он мне ту же пургу погнал:

— Я вижу, вы иностранец, не все понимаете. Никакой опасности нет, все и всё застрахованы. Если что, то, по вашему желанию, ваше тело отправят на вашу родину за счет страховой компании.

Ага, соображаю, отправят! Я в России видел: труп целый день во дворе лежал, вокруг дети сидели, а по нему мухи ползали. Так его не то что на родину, в морг никто отвезти не хотел.

Меня бандиты научили о себе беспокоится в первую очередь. С виду тот же Белый — качок, весь из мозолей. Может омоновцу по телефону влепить:

— Мы твою жену, как старую грелку, порвем!

А сам, блин, каждые полчаса жене звонит:

— Лен! Все нормально? Ничего не было? Ну, будь…

Потому что каждому придурку не сообщишь, что ты от Рыбки, у тебя кости накачаны и ты крутой. Один раз такие неорганизованные придурки его квартиру почистили: не знали же, что он бандит. Даже не взламывали, а просто аккуратненько ключи подобрали.

Белый одного поймал и в подвале прижал: к трубе привязал, рот задраил и подвесил. Трое суток там с ним промучился, пока его родня не расплатилась. Столько бабок он с них снял!