Ненадёжный рассказчик. Седьмая книга стихов - Данила Михайлович Давыдов

с воображаемым своим

собеседником, хозяева

смиряются, с тем, что ты вот к ним

напевая песенку,

задремывая на ходу,

поднимаешься по лесенке

туда, где ох тебе не рады,

но ждут

«ну что же, насекомое…»

ну что же, насекомое,

лети себе, лети

незнамо чем влекомое,

разжавши челюсти,

то ль к свету заоконному,

где страшный млекопит,

то ль к чему другому,

где ждут тебя убить

осталось место мокренько,

и сам энтомолóг

не скажет, где и как оно –

помимо этих строк

«говорят что работал в полиции…»

говорят что работал в полиции

александр семенович штырь

врут, наверно – он враг амуниции

признает только ветер и пыль

по ночам ему кажется: чучелом

век стоять бы, стеречь огород

существо его этим измучено,

на работу никто не берет

серый плащ производства советского

промелькнет среди гаражей

и исчезнет. он родом из детского

и похоже, что умер уже

«когда на цепь посажена собака…»

когда на цепь посажена собака

она возможно аллегория чего

а может просто на цепи собака

корми ее, и больше ничего

так много с чем, проснемся и уснем,

и вновь проснемся, за окном темно

и даже если жуть – она ведь жуть и всё

а вовсе даже не какой симвóл

«слов всегда сильней предметы…»

Д. К.

слов всегда сильней предметы –

здесь не нужно объяснять –

у кого-то вроде где-то

кто-то силился понять,

отчего при этой силе

мы с предметами враги

а слова в презренном мире

отмеряют нам шаги?

нет ответа персонажу

скучно, что не отвечай

но и в скуке этой даже

слышен стон первоначал

мир, устроенный нелепо

не дающий мирно жить

он, послушай, просто скрепа,

то-чего-не-может-быть

он, поверь, в расчеты даже

не пролезет, как ни тычь

все мы хрюши и степаши,

он – закадровый кузьмич

плюнет, разотрет и спляшет

нечто вроде гопака

так вот и дела все наши

ну, хоть живы мы пока

«приснилось средь ночи: шпильгаген…»

приснилось средь ночи: шпильгаген

под утро приснилось: степан щипачёв

но не было рядом бумаги

и мы не узнаем, зачем и про что

когда средь волшебного бала

волшебных видений твоих

какой-то вещает: тебя, мол, не стало –

приснится скорей не шпильгаген, а жмых

не следует у сновиденья

выспрашивать, что за фигня

возможны любые значенья –

но всем схоронить бы меня

засунуть за шкаф или в ящик

сказать щипачёву, был тут, но исчез –

вот это у нас настояще,

а сон – бытия ненадежный протез

но нет, я не верю в такие ужимки

случайных, но верных врагов

сердца их пусты так, мозги их так жидки

в реальности без берегов!

мне снятся кроты, гугеноты и лисы,

мне снится изысканный панголин,

мне снятся чапаев и крысы,

а значит, я тут не один

«когда бы нас звали Митоз и Мейоз…»

когда бы нас звали Митоз и Мейоз

мы горя не знали б ваще

летали бы наподобье стрекоз

сидели б на чьем-то плече

когда бы нас звали Колхоз и Совхоз

мы мирно б паслись как стада

к природе вещей обращая вопрос

откуда, зачем и куда

но нас называют Тильтиль и Митиль

мы тени в фонарном свету

из пыли родились и следуем в пыль

на марс или в караганду

«простонать сквозь набухшую тишину…»

простонать сквозь набухшую тишину

сквозь вот эту всю вашу весну

и повернуться обратно к стене глухой

чуть слышно шепча, бог ты мой,

обернуться плоскостью, вернуться ко сну

пусть двумерный, но пока что живой

«гейдельбергский человек…»

гейдельбергский человек

не курьер, не менеджер

он в макдональдсе не ест

сам добычу режет

у него огонь в лесу

костный мозг на ужин

воздух свеж здоровый сон

нам бы этак тоже

«кто думает; кто думает, что ду-…»

кто думает; кто думает, что ду –

мает, кто мнение лелеет

всё это копится, пылится, преет, тлеет

но каждый ценит эту ерунду

я не хочу на шею ржавый колосник –

поэтому живите сами

с раскосыми и жадными глазами

ну или же без них

«был октябренком, был пионером…»

был октябренком, был пионером,

а вот комсомольцем я не успел,

пришли рептилоиды типа все в белом

и развалили ссср –

это я услышал в электричке ховринской.

мужичок без возраста но с бородой,

говорил сам с собой, мол, судьба попользовалась,

все вокруг порушено, некуда домой

«я не знаток литературных стилей…»

Федору Сваровскому

я не знаток литературных стилей –

говорит, изображая американского фермера,

внезапно получившего огромное наследство,

сын поэта-лауреата,

который знает всё про свое наследство

и про литературные стили

покорители дикого запада, истребители бизонов,

изгнавшие