Разговоры с сыном. Пособие для неравнодушных отцов - Андрей Кашкаров

Кроме того, в подобных обсуждениях, режущих слух истому горожанину, приехавшему невесть зачем сюда, сквозь некоторое время, с опытом, совершенно становится понятно, что основа обсуждений – зависть. Мещане – завистники. Им чуть легче живется, когда у соседа «жена снова ушла в загул и где живет вторую неделю – неизвестно». При этом всех роднит некая общность недостатков, если можно так сказать, поскольку, сегодня проблема у одного, а завтра (чуть иная, но не менее острая – у вчерашнего «критикана»). Сегодня можно подраться по пьяному делу, а назавтра, с непременной бутылочкой, «взять мир». Поэтому не удивительно, что вчерашние ссоры «до смертоубийства» назавтра превращаются в совместные песни, танцы, поцелуй и заверения в любви до гроба.

Причем и то и другое (вчера и сегодня – все «всамделишное», искреннее). Зная историю и менталитет русского народа, это неудивительно. Мы не похожи на других. Но с некоторыми недостатками все же надо бороться.

Местные аристократы – это ничто особенное, осколок от прежнего круга, некогда пользовавшегося популярностью земляков, отставший, и не приставший к низам общества. Люди, не достигшие высот административных, находящиеся в отставке с самым крошечным чином, или всю жизнь проработавшие в колхозе в среде ИТР, имеющие ныне при значительном количестве скота и сельхозтехники еще и некоторое количество долгов, и одаренные от природы счастливой способностью воображать, что все, что ни есть лучшего на земле, это все они. Такие люди есть везде. Они несравненно более горды, чем истинные труженики, тут честолюбие играет главную роль, и, чтобы удовлетворить ему, они что называются, лезут вон из кожи.

Бывает, встретишь такого «аристократа» в местном магазине: кричит, возмущается, указывает своей дражащей половине – что и сколько купить, и непременно, дабы не забыть себя самого – бутыль, берет все мешками и много, чтобы оставить впечатление.

Впечатление, кстати, то есть внешняя сторона деревенской жизни, здесь важная черта у всех – от мала до велика.

Смотрят с видом покровительства на всех, даже и тех, которые его не ищут, делают добро для того только, чтобы о нем говорили, живут, кажется за тем, чтобы им удивлялись и завидовали, а у самих долгов до пенсии (или до зарплаты) скопилось – и не сосчитаешь.

Говорил я не раз с такими людьми и в разных обстоятельствах. Дома у них, кажется, как и мебель, и жена, и сам хозяин, да и гости не на своих местах. Пока водки не выпьешь, вроде бы чувствуется некая принужденность и натяжка. Зато, как выпьешь, «небо просветлевает», и разговоры льются как из рога изобилия – чем больше выпьешь – тем злее.

Здесь можно узнать о том, кто, когда и кому сказал, с непременными комментариями хозяина, которого не только никто не просит приоткрывать завесу таинственности над судьбой и ситуацией к нему отношения не имеющими, но и тем более не осведомленного вполне о событиях, предлагаемых им на обсуждение пьяного общества. Много я слышал в таких разговорах и про себя самого, подчас и не раз дивившись, насколько творческая фантазия некоторых людей безгранична и витиевата. На доброе бы дело.

Не поддерживать такие разговоры всех и обо всем, даже о самых мало-мальских событиях, вроде – у соседа собака сдохла, невозможно, поскольку именно они составляют основную суть местного общения, основанного на некотором двуличии и сплетнях.

В таких посиделках можно встретить выспренные выражения, непременно осуждающие, что, дескать, вот «Зинка-то не с народом живет, все одна петается». Петается – на местный манер – старается. И далее на полчаса, а то и более – о самой Зинке. В то же время хозяин скромно умолчит, что «онодась всех девятерых коз нарушил, а зачем – неведомо». Зато об этом потихоньку, когда хозяин выйдет на минуту, расскажет его благоверная, сверкая нестарым еще синяком под глазом.

К чести инициативной общественности, против бытового пьянства идет нещадная борьба. Нерадивых «продергивают» через местную газету, создаются клубы по интересам (например, в местной библиотеке – без преувеличения одном из эпицентров общественности), общества защиты женщин от бытового насилия.

Само создание этих обществ и клубов, конечно, «кричит» о масштабах проблемы, учитывая еще и то, что большинство населения все же стеснительно-пассивно, и скупо на слова «спасибо» и «пожалуйста», вместо слова «не за что» отвечают «не за чем», но тем более «героическим» представляется желание и стремление отдельных личностей сделать жизнь земляков лучше, увлечь их, защитить от алкоголя, дать перспективу развития молодым, заполнить информационный и душевный вакуум в сердцах.

Следующий рассказ даст тебе представление о нравах и менталитете местных лучше, чем все скучные нравоучения.

Ночью у меня сломалась машина, ее пришлось оставить на одной из пилорам гостеприимного района (какого умолчу, чтобы не рекламировать, однако, твой пытливый ум вполне, наверное, согласится с тем, что дело могло быть в любом отдаленном районе).

А следующим днем я привез к ней необходимые запчасти, но нашел ее уже не одну. Рядом с Нивой «скучал» мужичок рабоче-крестьянского вида, с взглядом открытым, и несколько пытливым, оценивающим. Так смотрят милиционеры и налоговые инспектора, к коим мужичок, как потом оказалось, не имел даже отдаленного отношения. Мотоцикл ИЖ с коляской, видавший виды, стоял здесь же, как верная собака, ожидающая хозяйской воли.

Познакомились. Его завали Витек. Я в ответ хотел сказать, что я тоже Витек, но не смог…пришлось сказать правду.

– Ну, это мы враз. Сделаем, – обрадовался Витек, узнав, что неисправность у машины серьезная, и работы много. Только ключи-то у тебя есть ли?

Мало у меня ключей. «Где наша не пропадала», – подумал я, – а толковый помощник, пожалуй, пригодится.

Вторым вопросом он спросил, откуда я. Затем – сколько мне лет.

– Мне 49, оповестил меня Витек не без гордости.

– 48! – просто ответил я, даже не задумываясь.

– Хорошо выглядишь, – поверил Витек.

– Да, вот так как-то сохранился.

– А бензинчику не дашь?

– Починим машину, дам, – в этом вся прелесть городского общения, сообщаю для непосвященных, уже давно никто никому на слово не верит – очень много мошенничеств – за незаконченную работу платить не принято. И «за солью с хлебом» соседи не ходят. Принято, что у каждого есть все свое, каждый рассчитывает на себя, а если и просит помощи, в частности залезая в долги, то на свою ответственность. Нерадивого карает не столько общественное мнение, как в деревнях, и грозит не столько потеря авторитета и репутации, сколько при отрицательном результате подобного эксперимента, оказавшись прохвостом, можно даже потерять и жизнь саму. И концов не сыщешь.

А вот по деревням на утро все прощают, но «говорят» о каждом, вне зависимости от морально-деловых качеств и греховности.

«Со своим уставом в чужой монастырь не ходят», и я вынужден следовать хоть в чем-то местным правилам. «Просящему у тебя – дай».