Реминискорум. Пиковая дама - Лена Климова

Антон осел на стул. Да уж, если он больше не может рисовать, не управляет своим даром, значит, это действительно все. Конец. Пора сдаваться в дурку.

– Антон Петрович, на сегодня больше ничего не запланировано. Я вам еще нужна? – оказывается, Марина уже вернулась, проводив сановного клиента, и теперь стоит рядом с ним, ожидая указаний. А какие тут могут быть указания?

– Нет, Марина, спасибо. Ты свободна… И кстати, знаешь что? Отмени-ка все встречи на эту неделю. Пожалуй, пора мне уехать из Москвы, проветриться. И ты тоже съезди куда-нибудь.

Марина кивает – не в первый раз. Она всех предупредит, и никто не будет волноваться, что он куда-то пропал. К таким ситуациям она уже привыкла – если шеф говорит, что хочет проветриться, значит, намечается очередной плановый загул. Галерея будет продолжать работу в обычном режиме, но студия будет закрыта, офис тоже, а значит, и она может насладиться небольшим незапланированным, но хорошо оплачиваемым отпуском. Все-таки в работе на капризного и непредсказуемого гения, помимо недостатков, есть и свои преимущества.

– Значит, я пошла?

– Да, иди. И закрой там все снаружи.

– Хорошо, до свидания!

– До свидания.

Слышно, как ее каблучки стучат за дверью. Она собирает свои вещи, выходит, запирает замки парадного входа. Слышно, как гремят, опускаясь, внешние жалюзи. Все. Тишина.

Антон сидит и тупо смотрит на портрет префекта с глазами безумной фурии. Смотрит. Смотрит. Никаких мыслей нет, он только знает, что сидеть и смотреть – это все, на что он сейчас способен. Через некоторое время он замечает, что совсем стемнело. Тогда он встает, включает свет и возвращается на свое место возле портрета. Он еще не понимает, чтó будет делать дальше, но чувствует, как какая-то смутная решимость начинает крепнуть в нем. Что-то постепенно закипает внутри. Бесчувствие и апатия постепенно вытесняются пришедшей из глубины души молодой, азартной злостью. Вот, значит, как. Ей мало зеркал. Мало снов и кошмаров. Она пришла на его территорию. В его студию. На его холст. Отлично! Она проникла на портрет – так будет ей портрет! Здесь не ее – его царство. Здесь он – царь и Бог! Он – творец и разрушитель. Его мастерство, его дар – это его щит и меч, других у него нет. Это последний рубеж его внутренней обороны. Здесь, на этом рубеже он и вступит с ней в свой последний и решительный бой. Он ее напишет. Он вглядится в нее, исследует ее, выявит ее секрет, покажет этот секрет всему миру – и после этого она потеряет свою власть над ним!

Антон достает подрамник с чистым холстом, новый комплект кистей, на секунду замирает – и потом сильными уверенными движениями набрасывает очертания той самой рамы старинного зеркала из коллекции проклятого музея, а в раме темный силуэт платья, белое пятно лица, обрамленного замысловатой высокой прической. Нос, скулы, тонкие губы, морщины, нахмуренные брови и, наконец, эти горящие глаза с их безумным напряженным взглядом. На секунду отходит, чтобы взглянуть на текущий результат своей работы. Общее сходство, несомненно, схвачено. Однако жизни и тем более страсти в портрете нет. Нет тайны. Нет загадки, наваждения. Пока что это годится разве что в качестве иллюстрации к той самой детской страшилке. Но он и не рассчитывал, что все будет так просто. Не таков был его план. Только теперь и начинается самое главное.

Он берет только что написанный портрет ведьмы из зеркала и переносит его на кресло. Ставит туда, где несколькими часами ранее ему позировал грузный префект. Берет новый подрамник с чистым холстом. Теперь замысел ясен. Первый портрет ведьмы он использует вместо натуры. И, глядя на него, напишет новый портрет – преображенный! Он использует против нее свой дар, свой трюк, свою способность проникать в суть людей при помощи тренированного художественного воображения. Привычным усилием воли он представляет, что нарисованная рама зеркала находится не за ведьмой, а перед ней, и потом мысленно поворачивает сцену, чтобы увидеть, чьим отражением она является… В тот же момент жар опаляет его лицо, а перед мысленным взором проносится вереница каких-то неясных образов: худая изможденная девочка лежит в постели и смотрится в старинное ручное зеркальце; нет, это мужчина лежит в постели, его лицо и тело покрыто страшными язвами, похоже, он умирает; странное светящееся дерево растет на площади безлюдного города; красивый старинный город лежит в руинах после землетрясения… Снова жар и корчащееся в огне лицо прекрасной молодой женщины. Удар и темнота.

Он открывает глаза. Оказывается, он упал со стула и лежит там же – перед пустым холстом на втором подрамнике. Он поднимается, отряхивается, смотрит на портрет, стоящий на кресле для позирования. Ему кажется, что ведьма на портрете улыбается. Ладно. Никто и не обещал, что будет легко. Он вновь сосредотачивается и мысленно повторяет свой зеркальный трюк, стараясь на этот раз зафиксировать только одно изображение – молодую женщину в огне. И это ему удается. Пока мысленный контакт с воображаемым зеркалом не пропал, он быстро, резкими мазками, в несвойственной себе манере, набрасывает на втором холсте ее лицо. Портрет получается… и в то же время не получается. Черты лица мерцают и размазываются, словно на лицо одной девушки одновременно накладываются черты другой. Но к этому он тоже готов. Это он уже видел раньше. Это означает, что вслед за первым приходит второе отражение, чуть слабее, чем предыдущее. Он умеет управлять этим процессом – так он искал подходящий прообраз для портретов своих клиентов. Только раньше он всего лишь листал последовательность воображаемых отражений лица заказчика, пока не найдет нужное, а теперь он хочет успеть запечатлеть каждое из отражений ведьмы – в том порядке, как они открываются ему. Он хватает новую заготовку и судорожно набрасывает вновь открывшиеся женские черты. Едва успевает схватить, запечатлеть самое основное, как новое отражение приходит ему на смену. Оно еще чуть слабее, и от него требуется еще чуть больше напряжения, чтобы его удержать. Но он не обращает на это внимания. Главное – успеть. И он пишет, пишет. Не разбирая, использует все, на чем можно писать, все, что подворачивается под руку. Когда заканчиваются подрамники с пустыми холстами, он, не замечая того, пишет поверх уже готовых портретов, стоявших в углу студии в ожидании отправки. Лихорадка открытия истины о чем-то сокровенном и крайне важном просто сжигает его. Он уже давно не может стоять на ногах. Он и сидит-то с трудом. Глаза его слезятся, руки дрожат. Все тело горит, как в огне. Он мысленно тянется к ней из последних сил, но за очередным – он давно сбился со счету – уже совсем призрачным отражением ему больше не открывается ничего. Темнота. Тупик. И вдруг – снова удар, словно со всего размаха влетел в бетонную стену.

Придя в себя, он обнаруживает, что лежит посреди своей студии. Портрет дамы в зеркале по-прежнему стоит на кресле. А вокруг него разбросаны десятки женских портретов, скорее, набросков, хотя есть и неплохо проработанные. Чтобы охватить всю эту картину целиком, он встает и начинает раскладывать портреты рядами на полу. Рядов получается неожиданно много. В центр он помещает исходный портрет ведьмы в зеркале. Потом, пошатываясь, лезет на высокую стремянку, которую иногда использовал при работе над полотнами крупного размера. Укрепившись наверху стремянки, он вглядывается в сотворенную им мозаику. Отсюда разложенные на полу портреты напоминают осколки разбитого зеркала, в котором отражается одно и то же женское лицо. В то же время он начинает понимать, что лица-то совсем разные. И притом знакомые. Вот только откуда он их знает? Еще несколько секунд сознание отказывается признавать очевидное, но потом пелена спадает, и он разом узнает их всех. Это не просто какие-то женщины. Это его женщины. Все те, кого он любил и растоптал, чтобы поддерживать огонь своего дара. С кем спал по дружбе и дружил в спальне. Весь его чертов донжуанский список, за исключением, может быть, каких-то уж совсем случайных эпизодов, о которых он и сам не помнит. Даже Рита, с которой он и виделся-то всего два раза, была здесь. Самый плохо прорисованный портрет в нижнем углу мозаики. Вероятно, это она и была тем самым последним призрачным отражением, за которым больше не было новых отражений. Теперь понятно, почему. Чертова ведьма опять провела его! Окончательно побила на его собственной территории. Вместо своих отражений она подсунула ему образы из его собственного прошлого. Что это – просто жестокая издевка победителя над проигравшим или она что-то хотела ему этим сказать? Как это понимать? Если все они – ее отражения, то кто она, черт побери, такая? Не иначе как сама богиня Изида, вечная женская сущность, явившаяся отомстить ему от имени всего женского рода за его прегрешения. Да нет, это уже полный бред.