Не жалея ни о чем - Ш. У. Фарнсуорт

Я встаю и потягиваюсь, бросая взгляд на свой телефон рядом с ноутбуком. У меня возникает головокружительное желание рассказать кому-нибудь, что я только что сделала.

Но позвонить некому — не совсем. Рейчел поддержала бы, но была шокирована. Она, как и все остальные в моей жизни, считает, что архитектура была проходным этапом в колледже. Что я изучала её, потому что всегда знала, что меня ждет место в спортивном агентстве «Гарнер», независимо от того, в чем я специализировалась. Я знаю, что Рози собирается сегодня вечером на спектакль со своим парнем Джудом. Я не хочу ставить свою маму в положение, когда она скрывает это от моего отца, и я не хочу, чтобы он пока знал. Может быть, никогда не узнал.

Помимо этих трех человек, у меня никого нет.

У меня много друзей.

Они просто не те, кому звонят с новостями, меняющими жизнь.

Я оставляю свой телефон и перебираю содержимое своего чемодана, решив, что, по крайней мере, спущусь в бар отеля выпить. Отпраздную сама. Если это все возможно, что я могла сделать.

Ничто из того, что я упаковала, не подходит для Вегаса, потому что я не знала, что еду сюда.

Рози предупредила меня, что в Чикаго будет холодно, и, честно говоря, она преуменьшала. Объемный свитер и джинсы отлично подошли для прогулок по Миллениум-парку5. Не так уж и здорово для модного отеля.

В итоге я надеваю единственное платье, которое привезла с собой, — темно-синее, облегающее мои изгибы, но в нем не невозможно дышать. Дополнив наряд туфлями на каблуках и слегка подкрасив губы губной помадой, я беру свой телефон и ключ от номера, затем спускаюсь на лифте вниз.

Мои каблуки стучат по мраморному полу вестибюля, когда я иду к бару. Он расположен в передней части отеля, откуда открывается вид на фонтаны, льющиеся на тротуар.

Я сажусь на один из множества пустых стульев, кладу клатч на мраморную стойку. Водопад зажат между двумя стеклянными панелями позади спиртных напитков, которые выстроились аккуратными рядами, постоянный поток отбрасывает меняющиеся тени на бутылки.

Я заказываю у бармена джин-мартини. Она красивая брюнетка, наверное, примерно моего возраста. Может быть, на несколько лет моложе. Ее подводка для глаз приподнимается в уголках в стиле, который мне никогда не удавался, и я испытываю искушение попросить у нее советы по макияжу, когда она подаёт мой напиток.

Мой телефон начинает звонить прежде, чем я успеваю сказать что-либо, кроме Спасибо.

Я отвечаю на звонок, размешивая свой напиток оливкой.

— Привет, пап.

— Привет, милая. Я просто хочу спросить, как дела. Все ли прошло нормально с Робертом Деймоном?

Я подавляю вздох, который хочет вырваться.

— Все прошло хорошо. Он был очень приветлив.

Мой отец посмеивается.

— Я так и думал. Еще раз спасибо, что изменила свои планы, милая.

Я выдыхаю, мое раздражение отступает.

— Всегда пожалуйста.

Вот почему я все еще работаю в спортивном агентстве, несмотря на мое двойственное отношение к этой работе.

Мне нравится слышать гордость в голосе моего отца. Его одобрение — вот почему я каждый вечер после ужина отрабатывала пенальти в ворота, которые он сам сделал. Мне двадцать семь. Я уже не семнадцатилетняя девочка, которая гоняется за титулом чемпиона штата. Но принцип гордости остается тем же. Хуже всего то, что я знаю, что мой отец посоветовал бы мне заняться другим делом, если бы он имел хоть малейшее представление о том, что я этого хочу. Точно так же, как он говорил мне бросить футбол всякий раз, когда я перестала получать от него удовольствие.

— Я заехал к тебе домой сегодня по дороге с работы. Двор перед домом выглядит неплохо.

— Да, я наняла новую компанию. Во вторник они мульчировали 6 все цветочные клумбы.

— На этой неделе ожидается много дождей. Убедись, что они планируют косить в ближайшее время.

Я провожу пальцем по краю рифленого бокала.

— Хорошо, я скажу им об этом.

— У тебя была посылка снаружи. Я отнес ее на кухню.

— Спасибо, папа. — Я делаю глоток мартини, морщась, когда неразбавленный алкоголь обжигает мое горло.

— Ты приедешь завтра, верно? На праздновании дня рождения Эйприл? Мама сказала тебе?

Я допиваю остатки своего напитка и жестом прошу у бармена еще.

— Она не только сказала мне, она напомнила мне раз двадцать. Мой рейс вылетает завтра утром. Я буду там.

Он усмехается.

— Ладно, хорошо. Тогда увидимся. Я люблю тебя, Ханна.

Передо мной ставят свежий напиток. Я беззвучно благодарю бармена.

— Я тоже тебя люблю, папа. Спокойной ночи.

Я вешаю трубку, бросаю телефон на стойку бара и массирую левый висок. Я перекатываю ножку бокала между пальцами и смотрю на прозрачную жидкость, смешанную с мутноватым оливковым соком, а веселый голос моего отца эхом отдается в моей голове.

Даже если я поступлю на программу, на которую подала заявку, я понятия не имею, как я скажу ему.

Мой отец продолжает поручать мне все более важных клиентов и все большую ответственность — как эта поездка, — и я знаю, что это всего лишь вопрос времени, когда он прямо признается, что хочет, чтобы я возглавила компанию, когда моя мама наконец уговорит его уйти на пенсию.

Второй мартини опрокидывается так же легко, как и первый. Он оставляет приятный теплый след, который оседает у меня в животе и разливается по венам.

— Виски. Чистый.

Властные, глубокие голоса распространены в спортивной индустрии. Самоуверенные спортсмены. Уверенные тренеры. Некоторые дикторы.

По моему опыту, они всегда связаны с мужчинами, которые думают, что им есть что сказать. Придают своему голосу напускную важность, которой никогда не заслуживают.

Но ни один из этих голосов никогда не вызывал у меня никакого интереса. Они никогда не заставляли меня поверить, что им действительно есть что сказать.

До этого случая.

Все, что он сделал, это заказал выпивку, и все мои чувства находятся в состоянии повышенной готовности, ожидая услышать, что еще он