Оборванные нити. Том 1 - Александра Маринина

— Не сердись, Ленусик, — примирительно произнес он, — просто я не в настроении. Не обижайся на меня. Из меня сегодня плохой советчик и вообще никудышний компаньон в магазинных делах.

Глаза Лены мгновенно стали озабоченными и тревожными.

— Что-то случилось? Что-то серьезное? Почему ты мне сразу не сказал? Это касается нашей свадьбы? — посыпались вопросы.

Сергей покачал головой и вытянул вперед затекшие ноги: все-таки эта чертова банкетка была ему, рослому и крупному, явно не по росту.

— Со свадьбой все в порядке, — успокоил он невесту.

— Ну, это главное, — Лена с облегчением улыбнулась. — А что тогда?

— Да в институте…

Он не успел договорить, как Лена уже перебила его звонким смехом:

— В институте? Ой, ерунда какая! А я-то уже испугалась было, думала, что-то серьезное.

А это и было серьезным. Во всяком случае, для Сергея Саблина, проходящего субординатуру по терапии. Им, пятерым студентам-шестикурсникам, было сказано, что если в приемное отделение кого-нибудь привезут по терапии, их позовут, и им надлежит посмотреть больного, заполнить в истории болезни раздел «осмотр терапевта», а если будет что-то сложное — послать за дежурным терапевтом по больнице. И вот вечером поступил мужчина, которого осмотрели все пятеро субординаторов. Но принимать решение с молчаливого согласия остальных пришлось именно Сергею: все знали, что он уже пятый год работает в реанимации, и признавали за ним неформальное лидерство по крайней мере в вопросах медицинских знаний и опыта оказания врачебной помощи. Считать Серегу Саблина лидером было удобно для всех: лидер — это тот, кто способен взять на себя ответственность, другие же охотно уступают ему это чреватое последствиями удовольствие.

Больной немолодого возраста поступил с симптомами, на основании которых Сергей сделал вывод о транзиторной ишемической атаке. Он, разумеется, провел полный осмотр, как полагается, слушал легкие, мял живот и так далее, после чего распорядился госпитализировать мужчину в неврологическое отделение. Больного увезли из приемного отделения, а Сергей вместе с остальными вернулся в учебную комнату, прихватив с собой историю болезни, чтобы оформить «осмотр терапевта» во время приятного чаепития.

Примерно через час в учебную комнату ворвался разъяренный дежурный терапевт.

— Кто распорядился положить больного в неврологию? — спросил он вибрирующим от плохо сдерживаемого гнева голосом.

— Я, — спокойно ответил ничего не подозревающий Сергей.

— Пойдемте со мной, — коротко приказал врач и вышел из комнаты.

Студенты всем скопом двинулись следом за ним в неврологию. В палате на шесть человек лежал вновь поступивший больной и хрипел.

— Послушайте легкие, — ровным голосом предложил дежурный терапевт. — Вы первый, пожалуйста.

И выразительно посмотрел на Саблина. Сергей уже понял, что что-то не так. Но при этом не смог не оценить профессионализм доктора, который привел их, студентов-несмышленышей, чтобы продемонстрировать им их же промах, однако вел себя так, чтобы никто из больных даже на миг не заподозрил: доктор ошибся. Доктор недосмотрел. Доктор не разобрался. Показывать больным ошибки врачей — недопустимо.

Сергей начал слушать и помертвел: справа в подмышечной области — явный шум трения плевры! Это плеврит, очень тяжелое и при отсутствии своевременного лечения — смертельно опасное заболевание: воспаление в плевральной полости, при котором пленки фибрина покрывают и внутреннюю стенку грудной полости, и поверхность легкого. Именно поэтому, когда при вдохе поверхность легкого соприкасается с внутренней стенкой грудной полости, возникает очень характерный скрип, который трудно с чем-то спутать. Как он мог это пропустить?! Ведь слушал же! Почему так получилось? О чем он думал в тот момент, когда прикладывал фонендоскоп к телу больного в приемном отделении? Этот мужчина поступил с симптомами транзиторной ишемической атаки, и никто не знал, что у него плеврит, который пока еще находится в стадии «сухого», но если упустить, не начать вовремя лечить, то может появиться фиброзное осложнение, а может случиться, что сухой плеврит перейдет в экссудативную форму, и тогда возникнет угрожающее состояние. Он должен был услышать, он должен был обратить внимание и пригласить к больному терапевта или пульмонолога, но он этого не сделал, увлекшись неврологической симптоматикой.

Однако оказалось, что и это еще не всё: доктор в присутствии интернов провел осмотр больного, после чего стала очевидна еще одна ошибка интерна Саблина, куда более серьезная. Симптоматика свидетельствовала не о транзиторной ишемической атаке, а об остром нарушении мозгового кровообращения, а это — прямое показание для помещения больного в реанимацию, а не в отделение неврологии.

Как же так вышло?! Он, Серега Саблин, уже целых пять лет имеющий дело только с реанимационными случаями, направил его в неврологию, где пациенту не оказывали необходимого реанимационного пособия и где он мог просто умереть, если бы дежурный врач не перепроверил решение субординатора.

Больного срочно перевели в реанимацию, а дежурный врач пришел в учебную комнату. Столько нелицеприятных, но справедливых слов Сереге не приходилось выслушивать, наверное, за все двадцать шесть лет своей жизни. Возразить было нечего. Никогда прежде Саблину не было так чудовищно, мучительно стыдно.

— Вы даже не покраснели, — с неудовольствием заметил доктор. — Видимо, вам совершенно не стыдно, а ведь вы только что чуть не погубили больного своей халатностью и легкомыслием. Таким, как вы, не место в медицине.

Сергей действительно не покраснел. Краснеют парасимпатики. Саблин же принадлежал к симпатикам, которые в минуты эмоциональных вспышек, наоборот, бледнеют. Он и стоял бледный, неподвижный, испытывая невероятную злость на самого себя, стыд за свою оплошность, которая могла стоить человеку жизни, и ярость на собственное бессилие, потому что ничего не мог сказать в ответ на совершенно справедливые слова дежурного врача.

«Мне не место в клинической медицине. Он прав. Я, наверное, смогу стать неплохим медиком, но я никогда не стану хорошим врачом. Если я ухитрился отвлечься, пойти на поводу у первого же пришедшего мне в голову диагноза, если я позволил себе думать о чем-то постороннем, выслушивая легкие больного, и пропустить плеврит, то где гарантия, что это не повторится еще раз? Сегодня больного спасут, а потом что? Как все сложится при следующей моей ошибке? Как я смогу жить дальше с таким чувством вины, если буду знать, что из-за моего непрофессионализма умер человек, который мне доверился и на меня понадеялся? — думал Саблин. И тут же вспомнил глаза мужа несчастной Красиковой. — А потом мне придется выйти к родственникам и сказать им, что спасти их близкого не удалось, потому что я совершил грубую непростительную ошибку. Нет. Нет! Нет!!! Я не смогу с этим жить. Я не смогу».

Ничего серьезнее в этот момент для Сергея Саблина не было. А вот Ленка считала иначе… Но и это можно понять, ведь она не знает о том, что произошло, думает, наверное, что просто зачет какой-нибудь не сдал или получил замечание за прогул. Вот когда они закончат с покупкой платья для свадьбы, он поведет невесту в кафе и там спокойно все расскажет ей, тогда она, конечно же, поймет, отчего он сегодня такой мрачный и молчаливый. Поймет и разделит с ним всю тяжесть его нынешних переживаний. Для нее сейчас нет ничего важнее грядущего замужества и наступающего материнства, поэтому, конечно же, она считает, что расстраиваться Сергей может только из-за проблем со свадьбой. Милая, наивная, трогательная Ленка, его Ленусик, его нежное сладкое сокровище. Но как же муторно на душе!