Дочь писателя - Анри Труайя

— Немного левее, господин Буазье… Пожалуйста, обнимите вашу дочь за плечи… Господин Дезормье… Да, ЖВД, обнимите ее за талию… Санди, улыбайтесь отцу… А теперь вы, ЖВД… Так, великолепно… Придвиньтесь немного друг к другу… Весело, непринужденно, по-семейному…

Арман повиновался, позабыв стыд. Фотографы снимали все больше. Во время съемки, Санди заметила, что галстук у отца сместился набок. Она поправила его легким движением. Это вошло у нее в привычку, когда она с ног до головы осматривала отца перед «выходом в свет». Жест Санди напомнил Арману о времени, когда все ее внимание принадлежало ему. При этом воспоминании сердце Армана заколотилось, ноги подкосились. Но вот уже она отвернулась от отца, державшегося по левую руку, обернулась к любовнику, стоявшему справа, и тем же игривым жестом поправила ему галстук. Арман подтянулся, услышав голос фотографа. В тот момент, когда вновь засверкали молнии фотоаппаратов, он принял надменный вид, чтобы как-то отомстить за последнее разочарование. После чего, сославшись на легкое недомогание, Арман оставил любовника дочери, дочь, издателя, пресс-атташе, репортеров и всех тех, кто упорно считал, что он исписался. Никто не стал удерживать его, и он незаметно выскользнул на свежий уличный воздух.

День за днем Армана все более тревожил оборот, который принимали его отношения с Санди. Раньше она не знала других забот, кроме заботы о счастье и здоровье отца. Теперь создавалось впечатление, что Санди нашла новый интерес и с каждой минутой открывала для себя новые обязанности, которые еще более поглощали ее и позволяли чувствовать себя женщиной. Она приходила к нему все реже и, уходя, забывала отдавать распоряжения Анжель на следующий день. В былое время дочь прекрасно заменяла мать в ведении хозяйства, решала, какие покупки сделать в ближайших магазинах и какие приготовить блюда, чтобы угодить вкусу «месье» и не повредить его диете, тщательно проверяла расходные книги. Теперь ее дочернее рвение угасало, и Санди забывала о своей роли любящего дублера Изабель, чтобы с головой окунуться в приключения вдали от семейного очага. Оставшись без руководителя, Анжель выбивалась из сил. Отсутствие дочери и все эти экспромты внесли разлад в некогда размеренную жизнь Армана. Легкомысленная Санди в ее вечной спешке думала явно не об отце. Но о ком? Она скупилась на слова, когда говорила о себе, но газеты бойко разносили слухи о ее личной жизни. Три месяца спустя после встречи в Довиле женская пресса назвала Санди и ЖВД «идеальной парой». Обворожительная дама на исходе четвертого десятка и отчаянный интеллектуал: он на шесть лет моложе своей подруги, но любит и желает ее, не прекращая жонглировать философскими теориями. Вместе они стали для читателей неопровержимым доказательством триумфа любви над людской молвой. Публике особенно нравился мужественный вид бородатого героя и неизменная свежесть его избранницы. Благодаря им вся Франция стала свидетельницей увлекательной истории любви, о которой мечтает каждая женщина не первой молодости. Листая глянцевый журнал в своей спальне, в приемной дантиста или в сушилке парикмахерской, даже самые скептические читательницы не могли не согласиться с тем, что жизнь некоторых людей не менее пикантна, чем иные романы. И как сказала одна маникюрша на страницах сатирической газетенки, есть женщины, «которым очень повезло, хотя они ничем этого не заслужили». Еще бы! Санди и ЖВД были на всех приемах, на всех премьерах, на всех торжественных открытиях, на всех демонстрациях мод, на всех парадах снобизма, чревоугодия, элегантности и спорта. Незаменимые и неутомимые звезды, они стали воплощением мечты для несчастных, обделенных любовью. Они дарили отблески роскоши и славы тысячам людей, желавших приобщиться к удовольствиям большого света, не потратив ни копейки и не выходя из дому. На фотографиях они обнимались или пожирали друг друга глазами, позировали со звездами кино или спорта, со знаменитыми аристократами или политиками. Большую часть времени они, вне всякого сомнения, проводили в ночных клубах, на ипподроме, за кулисами театров и во дворцах Пятой Республики под восхищенными взглядами репортеров. Журналисты дрались за их улыбки и откровения. У звездной пары брали интервью на самые разнообразные темы: о свободной любви, о кулинарии, о сексуальном воспитании или о последнем литературном открытии, — каждому из них было что сказать, и они высказывались, если не со знанием дела, то с уверенностью. Армана приводило в замешательство то, что эта образцовая псевдосупружеская чета мелькала всюду и у нее на все был готов ответ. Когда в газете ему попадался очередной репортаж о «неразлучных», он про себя возмущался тому, как безудержно они выставляли напоказ свои чувства. И в то же время он удивлялся, почему его дочь во время бесконечных излияний для газет не могла вставить несколько слов об отце. Но ни она, ни ее любовник ни разу не упомянули о нем. Арман был готов смириться с предательством и неблагодарностью ЖВД, но равнодушие и отчужденность Санди поражали его. Этот молодец вскружил ей голову своими манерами «интеллектуала с принципами». Она смотрела на мир его глазами. То, что она чувствовала теперь, — не любовь, а душевная болезнь. Психоз, наподобие паранойи. Как вылечить Санди, пока не будет слишком поздно? И все же Арман не мог унизиться до того, чтобы нанести ей визит, когда она сама несколько недель не показывалась на улице Сен-Пер.

Наивысшей сублимацией[15] пары стало появление на первой странице одного женского журнала огромной фотографии Санди и ЖВД. Он — с серьезным взглядом и легкой иронией на губах, как подобает профессиональному мыслителю, она — с блаженной улыбкой. Статья называлась: «Когда любовь шагает рука об руку с культурой». Сущий бред, на потребу безымянных фанатов модных «голубков». В толпах читателей, вероятно, было немало мужчин, мечтавших оказаться рядом с Санди, и женщин, готовых отдать все, лишь бы вознестись на седьмое небо в объятиях ЖВД. Первым порывом Армана было выбросить ненавистный журнал в мусор. Но во время уборки Анжель выудила его оттуда и, потрясая своей находкой перед самым носом «месье», воскликнула:

— Вы видели? Мадам Санди и месье Жан-Виктор на обложке! Какие они красивые! Какой у них счастливый вид! А как хорошо они смотрятся вместе! Вы мне позволите забрать этот номер? Я хочу показать его племяннице!

— Берите, берите, — буркнул Арман.

Анжель заморгала и уже приготовилась дальше говорить о «мадам Санди» и «месье Жане-Викторе», как он сухо попросил оставить его одного в кабинете. По словам Армана, у него «работа в самом разгаре». Малоправдоподобное извинение, поскольку с некоторых пор Арман прекратил писать, и Анжель могла это заметить. Еще недавно писать было для него так же необходимо, как дышать, а сегодня пальцы немели в бездействии, а ум отказывался работать. Как больной теряет обоняние и вкус, так и он потерял и потребность рассказывать истории, и то невинное удовольствие, которое получал от сочинительства. Ни о чем не думая, устав от всего, он передвигался, как автомат, в бесцветной вселенной. Ближайший круг людей изменился. Все, от дочери до издателя, от соседей по площадке до коллег по Французской академии, от горничной до пресс-атташе, негласно давали понять, что ему не место среди них. Это ли не знак решительной отставки? Неужели он должен уйти из эпохи прежде, чем покинет землю? Так, на склоне лет он узнал, что в литературе легче пробиться молодому, нежели удержаться старику. Бросив Армана, Санди убила в нем писателя. Остался только отец. Но он рожден не для того, чтобы быть отцом! Без своего пера он больше не существует: он может, он должен исчезнуть. Чтобы оставить место — кому? Какому-нибудь Дезормье? Ну уж нет! Все что угодно, только не это!