Тени прошлого - Джулиан Феллоуз

Должен сказать, что, когда я познакомился с Джорджиной Уоддилав, она мне понравилась, и, хотя не могу утверждать, что испытывал к ней романтический интерес, я всегда был рад оказаться рядом с ней за обедом. Она много знала о фильмах – одна из тем, которые живо меня интересовали, так что нам было о чем поговорить. Но нельзя отрицать: девушка не была предназначена для успеха на жестокой арене, избранной для нее матерью. Было что-то гротескное в том, как ее нескладная фигура грустно и одиноко бродит из одного бального зала в другой, разряженная по тогдашней инфантильной моде в кружевное платье и с цветами в волосах. В таком виде она напоминала говорящую обезьяну из рекламы чая «Пи-Джи Типс». Нехорошо так говорить, но Джорджина считалась у нас комическим персонажем, и сейчас, став старше и более восприимчивым к чужим страданиям, я очень об этом сожалею. Такое положение, должно быть, причиняло Джорджине сильную боль, которую она таила, а скрытая боль становится лишь острее.

Не почувствовал ли все это подсознательно и Дэмиан, потому что направился прямиком к ней, когда по всей гостиной Питера стояли блестящие красотки высокого положения, смеялись, болтали, потягивали напитки? Не так ли чувствует раненую птицу лиса, как Дэмиан, оглядев толпу, обнаружил самую уродливую, самую неуклюжую девушку и направился к ней, точно ракета? Если да, то его тактика оказалась успешной. Несколько дней спустя он заглянул в мои комнаты, показать, что с утренней почтой ему принесли первое приглашение: жесткую белую открытку с гордо выгравированным заголовком «Миссис Норман Уоддилав, домашний прием», приглашавшую его на коктейльный вечер, который они дают для Джорджины седьмого июня, у электромобильной площадки в Баттерси-парке.

«Как может быть домашний прием в парке аттракционов?» – спросил он меня.

За десятилетия, прошедшие после войны, Баттерси-парк сменил свое положение в Лондоне. Физически его, конечно, не перемещали, но сейчас он нечто совсем иное по сравнению с той сценой, где полвека назад разворачивалось столько увлекательных событий нашего детства. Построенный викторианцами как увеселительная площадка для местной буржуазии, с рукотворными скалами, с фонтанами и мягкими дорожками по берегам населенных лебедями озер, к 1950-м годам парк без сожаления утратил лоск и превратился в уникальное место для целого поколения детей, став единственным в Лондоне постоянно действующим парком развлечений. Воздвигнутый в 1951 году в рамках «Фестиваля Британии», этого символа национального обновления, парк процветал до середины шестидесятых, когда его стали вытеснять новые формы развлечений. Трагический инцидент на «американских горках» в 1972 году ускорил неизбежное, и два года спустя парк закрылся. Милые добрые аттракционы, ставшие серыми и грязными, а то и откровенно опасными, без следа унесло время, как унесло оно висячие сады Семирамиды.

Сегодня, когда восстановили пруды, водопады и лужайки, парк стал красивее, чем когда я впервые вышел сюда гулять, крепко сжимая руку тети или няни, и ныл, чтобы мне разрешили еще разок прокатиться, прежде чем идти домой. Стал красивее, но не для меня. Не для одного меня воспоминания окрашены в розовые тона, к 1968 году ностальгия уже начинала окутывать это место, где в детстве, когда парк переживал расцвет, мы до тошноты объедались сахарной ватой. Те дети выросли, превратились в подростков и юношей, так что миссис Уоддилав поступила очень мудро, выбрав местом для праздника парк. Ее дочь, как уже было сказано, популярностью не пользовалась, так что, если бы вечеринку устроили в одном из отелей на Парк-лейн или в кофейной комнате клуба, куда ходил мистер Уоддилав, вполне могло статься, что Джорджине пришлось бы терпеть унизительное положение хозяйки приема, проигнорированного половиной приглашенных. Легкость, с которой молодые пренебрегали своими обязанностями в обществе ради каких-то более современных и более увлекательных дел, в те дни приводила взрослых в ужас. Сегодняшние родители, как правило, пожимают плечами и закатывают глаза, сталкиваясь с необязательностью своих детей, но не принимают ее слишком близко к сердцу. Конечно, не сейчас придумано, что можно, пообещав, не прийти на вечеринку или явиться непрошеным гостем и тому подобное, но в 1968-м к таким поступкам относились серьезно. В данном случае Баттерси-парк сыграл свою притягательную роль, и пришли все.

Так вышло, что я появился довольно поздно, и через весь парк, мимо всех павильонов меня вел гул голосов, пока я не подошел к временному крашеному забору с калиткой, которую охраняли два служителя парка. Большой плакат на доске объявлений гласил, что аттракцион «Электромобили» закрыт на частное мероприятие. Это вызвало несколько недовольных взглядов у тех, кто нацелился было покататься, но гости Джорджины сделали вид, что ничего не замечают. Пара ворчащих прохожих не могла испортить им веселье. Как бы ни скрывали это привилегированные классы, время от времени они с удовольствием становятся объектом зависти.

Некоторые девушки уже катались, визжа, смеясь и проливая вино, а их сегодняшние кавалеры рисовались и с самодовольным видом врезались в чужие машины. В нынешние времена повсюду висели бы объявления о том, что бокалы на поле выносить нельзя, или просто все пили бы из пластмассовых стаканчиков, но не помню, чтобы кого-то сильно тревожили такие мелочи, как липкие лужи или осколки стекла. Наверняка и того и другого было в избытке. Для удобства уже подвыпивших гостей стоял открытый с одной стороны шатер. Я огляделся в поисках Джорджины, надеясь увидеть ее в центре благодарной толпы, но она, как обычно, молча стояла одна у столика с шампанским. Можно было взять себе бокал и заодно поздороваться с хозяйкой, убив сразу двух зайцев.

– Привет! – сказал я. – Славно получилось – шумно и весело.

– Пойдешь кататься? – вяло улыбнулась Джорджина.

– Да схожу, пожалуй, – бодро ответил я. – А ты?

Но она, кажется, не услышала мой вопрос – ее глаза неотрывно следили за площадкой, и я разглядел машинку, в которой отчетливо видна была фигура Дэмиана, согнувшегося над рулем. Его второй пилот – девушка – показался мне достаточно необычным, по крайней мере издалека. Ее лицо почти полностью скрывала завеса кудрей, но было видно, как она спокойна и невозмутима. Она не вопила, как остальные, а спокойно сидела, будто величественная принцесса, которую обстоятельства вынудили терпеть недостойную публику деревенского парома, чтобы перебраться на другой берег.

– В честь чего твой ужин? – повернулась ко мне Джорджина.

– Какой ужин? – растерялся я.

– Сегодняшний. Дэмиан сказал, что не может поехать с нами в «Риц», потому что пообещал быть у тебя.

Я сразу все понял. Джорджина уже выполнила свое предназначение в жизни Дэмиана, дав ему старт, и теперь от бедняжки можно было освободиться. Незадачливая девушка поддалась на его лесть, очарование и теплоту и открыла ему дверь в этот мир, но теперь, проникнув сюда, Дэмиан без угрызений совести предоставил ее самой себе. Итак, мечте Джорджины о том, что рядом с ней на скучном, чопорном обеде, который устроит для немногих избранных ее мать, сядет новый блестящий спутник, суждено было разбиться вдребезги. Что касается выдумки, которая помогла Дэмиану избежать этого обеда, я вынужден со стыдом признать, что подыграл ему. В мою защиту можно сказать, что сделал я это не по своей воле, но лишь повинуясь естественному порыву. Когда женщина приводит мужчине отговорку, предложенную ей другим мужчиной, собеседник непременно поддержит ложь, из мужской солидарности. Слова «Роберт говорит, что вы с ним на следующей неделе обедаете» заставляют любого мужчину ответить нечто вроде: «Жду не дождусь, когда мы с ним хорошенько посидим», даже если про этот план он только что услышал. Нередко впоследствии мужчина устраивает разнос приятелю, который все это придумал. Мол: «Как ты смеешь меня втягивать в такие дела?!» Но все равно говорить в этом случае правду противно мужской природе. Альтернативой было бы сказать: «Я ничего не слышал ни о каком обеде. Должно быть, Роберт завел любовницу». Но ни один мужчина не в состоянии произнести подобные слова, даже будучи целиком на стороне женщины, которую обманывают.