Крючок для Пираньи - Александр Бушков

Света фыркнула:

— Фейс у вас, мои колонель. Ничего, многое бывает впервый раз, так что не комплексуйте…

Показались остальные, возглавляемые Кацубой, с недюжиннымлицедейским мастерством изображавшим возбужденного предстоящей выпивкойзапойного интеллигента. Он сиял, потирал руки, он был настолько беззаботен ивоодушевлен, что Мазур про себя тягостно завидовал. Утешало одно: предстоящееприбытие корабля, где придется заниматься своим прямым делом, и никакихпосторонних микрофонов там, надо надеяться, не будет…

Буфет, как оказалось, не выбивался из общего стиля — он тожебыл необозрим и явно рассчитан на то, что поутру все население гостиницысбежится поправиться чайком. Цены на разнообразнейшую местную рыбу,великолепную осетрину в том числе, поражали своей копеечностью — зато любая привознаямелочь радовала ценниками, от которых зашкаливало всякое воображение. Кацуба,правда, не мелочился — похоже было, денег Глаголев не пожалел.

Затарились — к вялому оживлению скучавшей в одиночествебуфетчицы — и направились в нумера, позвякивая многочисленными емкостями.Навстречу попались двое белозубых субъектов — рослые, по-нездешнемураскованные. Мазур моментально определил в них импортных индивидуумов. И неошибся — один в полный голос бросил спутнику на хорошем английском, будучиуверен, что другие его не поймут:

— Смотри, какая куколка. И что ей с этими аборигенамиделать?

Мазур без труда просек тренированным ухом выговор уроженцаили постоянного жителя Новой Англии. Они так и разминулись бы, но Шишкодремов,тоже в полный голос (хотя и подчеркнуто глядя в сторону), выплюнул смачную идлинную фразу на отличном сленге, как раз в Новой Англии и имевшем хождение.Если вкратце, белозубому предлагалось не пялить глаза на девочек, а продатьсвою бабушку чернокожему сутенеру для использования в хитрых заведениях,практиковавших исключительно оральный секс для мексиканской клиентуры.

Эффект был хороший. Белозубый, конечно, моментальнообиделся, надул щеки и сжал кулаки, но Вася с отрешенным видом принялсясозерцать свой недюжинный кулачище. Второй варяжский гость, по лицу видно,оценил численное превосходство противника и поволок друга за собой, бормоча:

— Без проблем, парни, без проблем…

— Патриот он у нас, — сказал Мазуру Кацуба, кивая нагордо подбоченившегося Шишкодремова. — Тяжко ему видеть иноземное засилье.

— Да я таких на пальме за ноги вешал… — проворчал поднос Шишкодремов.

Очень возможно, он не врал, даже наверняка.

— Пошли уж, вешатель… — буркнул Кацуба.

Мазур в свои годы выпил, как и любой нормальный мужик, неменее цистерны, но на такой пьянке ему еще не приходилось бывать. Потому чтоэто была не пьянка, а чистейшей воды театр для невидимого постороннегослушателя — причем актеры должны были притворяться, что о наличии слушателя ине подозревают.

Хорошо еще, ему не нужно было изощряться в роли примадонны —он попросту помалкивал, изредка вступая с анекдотом или невыдуманным случаем изморской жизни (естественно, никак не ассоциировавшимся у слухачей с военными),а водочку попивал крайне умеренно, поскольку вскоре предстояло идти под воду.Почти так же держался и Вася Федичкин. Зато Кацуба старался за троих, поинтеллигентской привычке тараторил без умолку, не слушая собеседников,стремительно надирался, роняя на пол то вилку, то кусок осетрины, бессмысленноржал и откровенно лез к Свете с руками и сальными намеками. Света, с точкизрения непосвященного слушателя уже изрядно рассолодевшая, сначала хлопала егопо лапам, потом откровенно послала на исконно русские буквы и заявила, что вприсутствии настоящих мужчин вроде ее обожаемого Микушевича доценту лучше быоставить руки при себе. Кацуба обиделся, а Шишкодремов его утешал по добротедушевной. Потом оба грянули во всю ивановскую:

— Ой мороз-мороз, не морозь меня…

После чего Света заставила их заткнуться и всучила Мазуругитару, он с натуральным пьяным надрывом исполнил забытый шлягер:

Wait for me, and I’ll return,

Wait, despite all pain.

Wait when sorrow, chill and stern,

Follows yellow rain…[4]

Это привело Кацубу в состояние стойкой печали, он в голоспринялся скорбеть над собой и над миром, как ни пытался добрый Шишкодремов егоутешить немузыкальным распеванием бравой иноземной песни:

В путь! В путь! Кончен день забав,

пришла пора!

Целься в грудь, маленький зуав,

и кричи «Ура!»

Словом, было не особенно весело, зато шумно. Как выражалсябездарный самодержец Николай Второй, пили дружно, пили хорошо. Мазур прекраснопонимал, что происходит, для чего все это сюрреалистическое действо затеяно:любой аналитик серьезной конторы, трудолюбиво прослушав запись, поневолесоставил бы совершенно превратное представление о характерах, личностях ипсихологических характеристиках членов группы, равно как и о взаимоотношенияхмеж ними… Словно смотрел в кривое зеркало, искажавшее каждое движение.

— Морду набью! — взревел Кацуба.

— Кому? — вяло полюбопытствовал Шишкодремов.

— А всем. Загнали, бля, на край географии, институту —башли, а нам торчать в этой дыре…

— Тебе-то в воду не лезть, — сварливо вступил Вася.

— Ну, ты, сюпермен… Ребята, а не загнать ли нам туфту?Вы там быстренько поплаваете, доложите, что все чисто, — и полетим себе в градПетра?

— Но отчего-то же они загибались? — засомневался Вася.

— И пусть их… Мало ли от чего… Шишкодремов, незаложишь, если погоним туфту?

— Да мне самому уже успело здесь обрыднуть… — с пьянойоткровенностью признался Шишкодремов. — Уже успело…

— Ох, да ну вас, — заявила Света. — Микушевич, беригитару и пошли к тебе. Там-то мы споем…

Мазур взял гитару и поплелся за ней, не оборачиваясь. Сновасо стола полетела посуда, Кацуба шумно печалился — Мазур догадывался, что послеих ухода «доцент» начнет жаловаться оставшимся на пошедшую наперекосяк жизнь ишлюху Светку, порываться набить морду сопернику, а остальные, понятно, будутего старательно унимать. Скорее всего, снова пойдет разговор о туфте — нужноподкинуть эту идею неизвестному слухачу, а потом посмотреть, что из этоговыйдет и выйдет ли вообще… Впрочем, это уже не его заботы.

Света шествовала по коридору совершенно непринужденно,что-то мурлыкая под нос, а Мазур тащился за ней, чувствуя себя прямо-такисовращаемой гимназисткой, обманом завлеченной в гнездо порока. Хорошо еще, идтипришлось недолго, и потому он не успел окончательно пасть духом.