База икс - Анатолий Гончар

– Отойди! – скомандовал я стоявшему внизу фешнику и стал осторожно стаскивать с себя рюкзак. Сперва освободил левую руку, затем, перехватив веревку, правую. – Отойди! – снова потребовал я у фешника, вознамерившегося принять мой РР на руки. Тот кивнул и наконец-то отошел в сторону, а я положил рюкзак на глиняную поверхность и отпустил. Набирая скорость, словно сорвавшийся со склона камень, он рухнул вниз, за пару секунд преодолел участок склона и глухо ударился о землю. Звук получился смачным, весомым, однозначно указывающим на не слишком веселую перспективу моего приземления, совершенного подобным же образом. Тем временем рука, державшая веревку, начала затекать.

«А, была не была!» Я вытащил из разгрузки нож и, опустив руку вниз, на уровень пояса, с силой вонзил его во влажный слой глины. Теперь, опираясь на его рукоять, лег всей поверхностью груди на склон, отпустил веревку и, стараясь не отрываться от почвы, заскользил вниз. Доли секунды – и я повис на высоко поднятой вверх руке. До земли метров восемь. Теперь оставалось самое трудное – вырвав нож, успеть снова вонзить его глубоко в почву и остановить падение. Я почувствовал, как мне стало жарко. Сосредоточившись, я чуть раскачал клинок и, вырвав, коротким замахом вонзил его снова. На этот раз лезвие вошло не так глубоко. Едва мое скольжение остановилось, как он вывернулся из глины, и я снова пришел в движение. Мой следующий удар, скользнув по выступившему из земли камню, не достиг цели. Я спешно отвел руку и снова ударил. Но тщетно. Под тонким слоем глины оказалась обширная скальная поверхность. Еще удар – и рукоять едва не выскочила из моего кулака. Поняв, что мои усилия бесполезны, я ухватил нож двумя руками и, направив острие в поверхность склона, нажал на него изо всех сил. Со скрежетом металла о камень я продолжил скользить вниз. Но, видимо, мое движение все же замедлилось – вместо ожидаемого жесткого удара, когда, кажется, что мышцы отслоились и рухнули в ботинки, я почувствовал лишь небольшой толчок. Мои колени согнулись вперед и довольно больно ударились о стену обрыва. Плечи под тяжестью заброшенного за спину автомата и разгрузки опустились вниз. Я фыркнул, отдуваясь от запорошившей мои глаза глины и, утвердившись на мягкой почве, развернулся лицом к все еще стоявшему неподалеку фешеру.

– Изящно! – качнул головой он, и было непонятно: сказанное – подкол или комплимент. Хотелось бы думать, что второе.

– Начинаем движение! – Я даже не дал себе возможности отдышаться. Отсюда следовало уходить, и чем быстрее, тем лучше. Сдернув вниз веревку и быстро смотав, я не стал озадачивать бойцов, а бросив ее в свой рюкзак, поспешил нагнать уходившую головную тройку.

Илью вновь посетили нехорошие мысли.

«И что это меня так сегодня колотит-то, а? Никогда так не было, ну разве… А, неважно… – рассуждал он, тревожно зыркая по сторонам в поисках затаившегося противника, но противника не было, и мысли сами собой перескочили на другое. – И Светка вторую неделю не звонит, а у меня деньги кончились. Бляха-муха… Если приду и не позвонит – не женюсь! Точно не женюсь! Будет знать… Не женюсь… Убьют меня, как пить дать, убьют! – скакали, шарахались из стороны в сторону его мысли, словно в голове щелкал какой-то тумблер. – С чего бы иначе так колотило? Может, у товарища прапорщика сиднокарба взять? Эх, надо было заранее в ПВД у доктора выклянчить. Но он разве даст? Не-е-е, Валюха из третьей сказал, что ему две упаковки дал. Врет, наверно. А у группника точно есть. Сам не жрет и нам не дает, и зачем только таскает? Вон, говорят, в других группах, чуть что, по паре таблеток накинут – и прут, как лошади! Хотя кто это говорил? Валюха и говорил. Опять врет, поди… сучара. А умирать не хочу, страшно, аж до жути… Как это так – вообще меня нет?! Вот есть и вот нет… ничего нет… глупость какая-то. А что потом? Что потом, если меня не будет? К чему? Это идиотизм. Ведь что-то же должно быть? Бог! Должен же быть Бог, а иначе какой смысл? Ради чего? А, блин, чуть о ветку не запнулся, нужно смотреть под ноги, а то и подлететь недолго. Все, все, только по делу, к хренам, ни о чем не думать, вон впереди Батура прет, и ему все по барабану. Он впереди, ему первая пуля… мне вторая… нет, все будет нормально, один месяц. Всего один месяц, четыре с половиной недели, тридцать дней. Это сколько же БЗ? Может, дней за десять посадят на сохранение? Говорят, некоторые отряды сидели…»

Местность, по которой мы шли, представлялась мне совершенно нехоженой. Возможно, так оно и было – на влажной почве даже один-единственный путник непременно где-нибудь выдал бы себя следом, но на всем пути никаких разведывательных признаков проходившего здесь противника моими спецами не обнаружилось. Так что день прошел в совершеннейшем спокойствии.

Уже ближе к вечеру мы переползли очередной хребет и, без каких-либо происшествий оказавшись на его другой стороне, битый час продирались через пышно разросшиеся переплетения ежевики. Не той, здоровенной и колючей, что иногда встречалась в чеченских горах, а обычной лесной ежевики, только вымахавшей почти на метровую высоту. Ее петли цеплялись за ноги, и чтобы не упасть, приходилось высоко поднимать стопы. В конце концов мы выбрались, но при этом взмокли так, что когда на горизонте замаячило подходящее для организации дневки местечко, я махнул рукой: «Стоп!»

– Чи, – для привлечения внимания, и одно движение рук – «Организуем засаду». Большего не требовалось. Моим ребятам вполне хватало пятимесячного опыта, чтобы самим определиться с позициями.

– Кофе будешь?

Все же фешер чувствовал себя слегка виноватым. Слегка? И это после того, как это чмо наставило на меня пистолет?! При воспоминании о том моменте по моей спине легкой змейкой пробежал запоздалый холодок. Не к этому случаю, но самое поганое на войне – соприкасаться со своими при непонятных обстоятельствах. Если кругом враги, все ясно и просто: увидел, открыл огонь на поражение. Когда же возможна встреча со своими, но не знакомыми тебе подразделениями, то ты, вдруг встретив настоящего противника, сразу же оказываешься в проигрышной ситуации: он увидел и сразу открыл огонь, тебе же нужно сперва определить «свой или чужой». Десятые, сотые доли секунды – порой даже не время, а вся оставшаяся жизнь. Но это еще куда ни шло, если по тебе стрельнет враг, а если с перепугу начнет стрелять внезапно выползший навстречу представитель иного войскового коллектива? То-то и оно. Я почему-то всегда опасался именно такой вот ситуации, когда по какой-либо причине придется схлестнуться со своими. Что может быть хуже смерти от дружественного огня?

Еще в самом начале командировки майор Грелкин рассказывал один случай. Они возвращались с боевого задания. До места эвакуации оставалось всего ничего – метров двести по лесу, а там выход на дорогу, и боевое задание закончено – путь домой в пункт постоянной дислокации. Все уже немножко расслабились – впереди слышались звуки двигателей разворачивающейся техники. Думали, прибыла эвакуационная колонна. Так что стоявший на бруствере старого заброшенного окопа «ПКМ» и сидевший за ним боец-пехотинец явились для шедшего в головном дозоре сержанта Чигрина полной неожиданностью. Пехотинец, увидев заросшего щетиной, грязного, одетого в маскхалат разведчика и приняв его за противника, кинулся к пулемету. Чигрин же не нашел ничего лучшего, как, вскинув автоматический пистолет Стечкина (автомат он уже в преддверии своих закинул за плечо), сделать два выстрела в бруствер, чтобы заставить пулеметчика упасть на дно окопа, а уже потом объяснить ему кто есть кто. Все произошло, почти как и рассчитывал сержант, но именно «почти». Пулеметчик юркнул вниз, а с дальней стороны окопа тотчас поднялся ствол автомата.