История журналистики Русского зарубежья ХХ века. Конец 1910-х - начало 1990-х годов - Владимир Перхин

Когда вернутся на родину представители русской демократической интеллигенции, эти 12 вышедших томов «Современных Записок» будут одним из серьезнейших оправдательных документов по делу о русской эмиграции. Пять редакторов этого журнала: Н. Авксентьев, И. Бунаков, М. Вишняк, А. Гуковский и В. Руднев создали в тягчайших условиях изгнания дело, культурное значение которого трудно преувеличить.

Нас лично интересует здесь одно обстоятельство, имеющее огромное значение для русского общественного развития. Это роль социалистической интеллигенции. Пять редакторов журнала – это все социалисты и притом одной фракции партии соц. – революционеров. Казалось бы, вот положение, при котором труднее всего создать орган культурной концентрации. Ведь это все знают: социалисты – это такие узкие, нетерпимые, сварливые, некультурные люди, что где им браться за такое дело… И однако, только в рядах русского социализма оказалось возможным создание широко культурного дела, куда могли придти все деятели литературы, искусства, науки, философии и политики, честно стремящиеся к более совершенным формам общественной и интеллектуальной жизни. 12 томов, объемистых и интересных, наполненных самым разнообразным материалом из всех областей творчества – это прекрасный документ концентрирующей силы русского социализма. Ни одно другое течение русской общественности не сумело создать ничего подобного по широте культурно-идеологического захвата. Только из рядов русского социализма могла выйти группа, которая в темные годы разброда, развала и тягостной склоки сумела создать единую платформу для самых разнообразно направленных интеллектуально-общественных исканий. Это отрадное свидетельство духовной зрелости и духовной силы русской социалистической интеллигенции, показавшей в этих 12 томах, что она хочет и может поверх текущего момента отстаивать высшую свободу культурно-идеологического творчества.

Нечего говорить, такое дело связано с большими жертвами и с серьезными неудобствами. Мы их видим и не должны скрывать. Журнал слабо мог выявить свое политическое лицо. В области чисто политической он не давал ответов на ряд волнующих вопросов современности. Руководимый с. – рами, он меньше всего занимался анализом и критикой с. – ровской идеологии с ее залежами утопизма, социального квази-радикализма и органической боязни оказаться не на самом левом фланге. Журнал дал место статье нашего сотрудника Ст. Ивановича11, резко поставившего вопрос об идейно-тактических злоключениях русской с.-д. партии, но напрасно вы стали бы искать в журнале чего-либо подобного в отношении партии с. – ров. Не потому, чтобы в этом королевстве все было благополучно, а потому, что по всей видимости, здесь худой мир предпочитают доброй ссоре. Чужую беду руками разведу, а к своей ума не приложу – так можно характеризовать отношение журнала к русским социалистическим партиям. Журнал, широко беспартийный, оказался все-таки и с. – ровским, но не потому, что выражал взгляды, официально одобренные этой партией, а потому что недостаточно энергично и последовательно против этих взглядов возражал, хотя по общему своему миросозерцанию и по роли своих руководителей в русской политической жизни идеологически вполне это вмещал. Журнал последовательно защищал идеи демократии и социально-политического реализма против всех, подрывающих их влияние, направлений общественной мысли, но меньше всего против влияний, идущих со стороны официальной партии с. – ров. Мы думаем, что эти влияния не столь безобидны и слабы, чтобы их можно было оставить на заднем плане общественно-политической критики.

В этом заключается по нашему мнению тяжелая жертва, уплачиваемая руководителями журнала во имя тех его задач культурной концентрации, который он, по нашему мнению, решает в условиях эмиграции наиболее полным, порою блестящим образом.

Это огромная его заслуга, которую нужно тем более ценить, что за годы гражданской войны и изгнанничества произошло катастрофическое понижение культурного уровня русской интеллигенции. Разучились мыслить о вещах и явлениях, лежащих вне сферы повседневного, отстали не только от нынешнего уровня знаний, но даже от однажды уже достигнутого. «Соврем. Зап.» в этой обстановке являются своего рода интеллектуальным маяком, где можно найти духовный отдых среди общественной и моральной мглы и непогоды этого ужасного русского «текущего момента».

«Накануне» – «ежедневная газета». Выходила в Берлине (1922–1924), являлась продолжением журнала «Смена вех» (Париж, 1921–1922). Политбюро ЦК ВКП(б) оказывало газете финансовую поддержку, надеясь использовать сменовеховских публицистов для раскола белой эмиграции. Однако все они, желая сотрудничать с советской властью ради экономического и культурного возрождения России, имели свои принципы, от которых вовсе не хотели отказываться, как, впрочем, и большевики, цензура которых запрещала распространение в России некоторых номеров газеты, включавших слишком самостоятельное мнение о внутренней и внешней политике Совета народных комиссаров. К числу таких независимых публицистов относился и Алексей Николаевич Толстой (1882/1883—1945) – прозаик, драматург, критик, журналист. В годы Первой мировой войны был корреспондентом газеты «Русские ведомости» на Западном фронте, во время гражданской войны опубликовал ряд резких антибольшевистских статей. В своих статьях Толстой утверждал идеалы добра и милосердия, подлинное благородство человека, способного к защите жизни своего политического противника. Заметка о В. Д. Набокове не только образец жанра некролога, но и свидетельство его симпатии к деятелям конституционно-демократической партии. Открытое письмо Н.В. Чайковскому – образец другого жанра – свидетельствует, что его автор, мужественный человек, не побоялся ненависти белых и ненависти красных, потому что совесть звала его в Россию, чтобы «хоть гвоздик свой собственный, – но вбить в истрепанный бурями русский корабль».

Взволнованный голос забормотал в телефонную трубку: – Ужас… ужас… Убит на месте Набоков.

Потрясенное сознание, протестуя, не веря, не допуская, вызывает у меня живой образ, живого человека.

Я его вижу: рослый, красивый, гордый, быть может слишком, не по нынешним временам красивый и гордый человек, из породы отменных, отмеченных русской расы: Владимир Дмитриевич Набоков.

Человек с высокой душой, с возвышенным умом.

Про таких людей говорят устаревшее ныне слово: Рыцарь. Да, я знаю, жил он мужественно и честно и умер так, как умирают люди, имя которых заносится в золотые списки бессмертия: защищая чужую жизнь своего политического противника. Когда он схватил убийцу за руку, – людишки, эти все друзья, борцы, благороднейшие личности, исчезли, как пыль. В опустевшем зале боролись рыцарь и убийца.

И другой убийца подошел к рыцарю и выстрелил ему в сердце.

Черные руки, черные не от земли, не от работы, – от черной, скипевшейся в ненависти крови, – протянулись за новой жертвой, отняли высокую жизнь.

Вы, стреляющие сзади, убиваете самих себя. Ваше дело – черное, проклятое. И смерть Набокова лишь с новой силой поднимет сердца на защиту от черных рук Великомученицы России.