Мне жаль тебя, герцог - Михаил Волконский
Шрифт:
Интервал:
— У нас есть власть, мы занимаем в России верное место, — повторил Бирон и хлопнул ладонью по столу. — Я не доверяю этим русским: Трубецкой и Бестужев наименее возбуждают подозрения, но и на них полностью положиться нельзя. Мы, немцы, можем положиться только на самих себя!
— Ну конечно! — подтвердил Миних и подумал: «Весь свой век я полагался только на самого себя!»
— Если мы только не будем вместе, — снова заговорил Бирон, — то погибнем каждый порознь.
«Кто погибнет, а кто и нет! — опять подумал Миних. — Не суди, мой друг, о других по себе!»
Миних ясно понимал, что Бирон завел с ними эту речь единственно из трусости, которая так и сквозила в каждом его слове. По природе своей Миних был храбр и отважен, и трусость Бирона органически была противна ему. Если бы Бирон хотел, наоборот, не объединить с собой, а восстановить против себя такого человека, как Миних, то он должен был говорить именно так, как сделал он на сей раз.
В его тоне слишком ясно слышалось желание запугать своих собеседников теми страхами, которые чудились ему самому. Он видел, что эти страхи далеки в особенности Миниху, а также и Остерману, но он объяснял это тем, что он, Бирон, дальновиден, а они — нет. Миних же понимал, что выказываемый Бироном страх доказывает вовсе не его дальновидность, а слабость. И он понял тоже, что со слабым человеком не годится ему, Миниху, связывать свою судьбу. Он слышал рассказ о том, что арабы в Африке при охоте на диких зверей не берут людей, которые могут струсить и тем самым дать почувствовать зверям, что они сильнее человека. Сам Миних не трусил ни пред неприятельским войском, ни пред толпой и потому побеждал и мог управлять; трусливый же Бирон мог только наводить страх, но истинная тайна управления совершенно не давалась ему.
— Итак, господа, я предупредил вас! — заключил герцог свои слова и выпрямился, воображая, что он сейчас очень величественен. — Предлагаю вам подумать о моем совете; он вытекает из насущнейших наших интересов! До доброго свидания, господа! — и, будучи уверен, что после всего сказанного им, ни Миних, ни Остерман не смогут ничего замыслить против него, потому что ведь это так очевидно идет вразрез с их интересами, Бирон вышел из комнаты, громко стуча каблуками, как будто показывая этим, что он имеет право не стесняться здесь и он не стесняется.
Остерман посмотрел ему вслед таким взглядом, каким может смотреть старый, опытный учитель на удалявшегося после невыдержанного экзамена школьника.
— Ну до свидания, старина! — фамильярно сказал ему Миних и тоже удалился большими решительными шагами.
«Да, я стар! — сказал сам себе Остерман, оставшись один. — Но именно поэтому-то, что я стар, я останусь один, когда вас обоих не будет, как я остался, когда не стало Меншикова!»
В это время вошли четыре гайдука, подняли кресло, в котором полулежал Остерман и понесли его в карету, чтобы отвезти домой.
Через день после своего разговора с Шешковским о Селине де Пюжи, Митька Жемчугов, согласно данному обещанию, должен был дать отчет относительно того, что успела сделать Грунька.
Утром Шешковский прислал сказать через рассыльного, чтобы Митька с ответом прямо пришел к «начальнику», то есть к генерал-аншефу Андрею Ивановичу Ушакову, начальнику Тайной канцелярии.
Генерал-аншефа Митька узнал только тогда, когда побывал у него в собственном доме на Фонтанке, где был разведен у Ушакова, большого любителя цветов, огромный сад с оранжереей.
Ливрейный лакей провел его в кабинет хозяина, где за круглым письменным столом сидели сам Ушаков, Шешковский и кабинет-секретарь Яковлев, по-нынешнему — государственный секретарь.
— Ну садитесь, здравствуйте! — встретил Митьку с приветливостью Ушаков. — Да нет, садитесь сюда к нам, за стол! — сказал он, видя, что Жемчугов берет стул, чтобы поместиться в отделении.
Митька знал и раньше, что Ушаков к нему хорошо относится, но никак не ожидал попасть к нему и быть принятым так уж запросто, да еще вместе с таким важным сановником, как Яковлев. Последнему Ушаков тотчас же представил Жемчугова, тот же, ласково улыбнувшись, кивнул головой и проговорил:
— Да, я слышал, знаю.
С Шешковским Митька поздоровался по-приятельски и сел к столу рядом с ним.
— Ну что, наша штука с француженкой удалась? — спросил Ушаков, показывая своим вопросом, что при Яковлеве можно говорить совсем не стесняясь.
— Удалась, ваше превосходительство, — ответил Митька, — мною приготовлен верный человек к Селине. При ней со вчерашнего дня в горничных верная девушка состоит.
— Как же она попала туда?
— Очень просто. В «Петербургских ведомостях» было объявлено, что требуется горничная по адресу француженки. Девушка сейчас же выпросилась у своей госпожи, дворянки Убрусовой, а та в высшей степени была рада, что будет получать с нее оброк вместо того, чтобы кормить ее, и, конечно, отпустила к француженке. Последняя обрадовалась, что девушка умеет говорить по-французски, и тут же с большим удовольствием наняла ее.
— Пожалуй, было бы лучше и осторожнее, чтобы она не открывала своего знания французского языка, — сказал Ушаков.
— Напротив, со скрытым знанием французского языка нечего было бы делать, раз француженка совсем одинока и ей даже поговорить не с кем, а теперь горничная стала ее другом.
— Ну и что же? Выяснилось уже что-нибудь? — спросил Шешковский.
— Выяснилось, и весьма интересное, — ответил Митька, — француженка имеет отношение к бывшему в Петербурге польско-саксонским послом графу Морицу Линару.
— К графу Морицу Линару? — спросили его в один голос все трое — и Ушаков, и Яковлев, и Шешковский.
— Да. Она, то есть француженка, только и спрашивала, как ей найти графа Линара в Петербурге и как узнать, приехал ли он сюда или нет. Она с первого слова обещала горничной десять рублей, если та узнает, как найти здесь графа Линара.
— Но ведь его здесь нет, — сказал Ушаков.
— А, может быть, он явился, только инкогнито от нас? — предположил Яковлев.
— Надо разобрать сначала, — проговорил Шешковский, — кто такая эта француженка, так усердно выслеживающая его, чья она шпионка и кому нужно найти Линара в Петербурге.
— По-моему, — проговорил Митька, — она вовсе не шпионка, а действует сама за себя, а графа Линара наверно нет в Петербурге!
— А… у вас, значит, есть еще подробности? — спросил Ушаков.
— Нет, фактических подробностей у меня нет никаких, кроме того, что я имел уже честь доложить, а все, что я сказал сейчас, — простой вывод.
— Откуда вы выводите, что француженка действует сама за себя.
— Из того, что она сразу наводит справки об интересующих ее лицах, а не выжидает и не высматривает. Так откровенно может вести себя только безобидная женщина, и притом влюбленная.
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!