Старые черти - Кингсли Эмис

— Вообще-то командор ордена Британской империи. Здравствуйте, Даррен. Откуда вы родом?

— Из Ллангевни. Англси.

— Да, Даррен у нас с севера Уэльса, — подтвердил Эмрис бесстрастно, как если бы сообщил, что парнишка — футболист или католик.

— Прекрасный остров, Англси. Я был там года два назад, в Аберфрау. А теперь, Эмрис, я больше не смею отвлекать вас от ваших обязанностей, это было бы несправедливо по отношению к другим пассажирам.

— Хорошо, мистер Уивер. Но мне бы хотелось кое-что сказать вам. Все так рады, что вы с миссис Уивер решили жить здесь, в Южном Уэльсе. Мы очень гордимся. Это большая честь для нас всех.

Алун ответил, что весьма тронут, спровадил Эмриса и Даррена, обменялся взглядами с попутчиками (отнюдь не все взирали на него благоговейно) и наконец посмотрел на Рианнон, страдальчески приподняв брови.

— Ничего не поделаешь, я должен заниматься этой ерундой, — сказал он далеко не впервые.

— Конечно, — согласилась она в очередной раз.

— Небось вечером в пабе будет рассказывать, как встретил в поезде старого пердуна Алуна Уивера.

Что-то в этом роде Алун говорил и раньше, но не так часто.

— Глупости, он был в восторге.

— Наверняка восторга бы поуменьшилось, если б я и впрямь отправил его за сандвичем.

На станции «Кембридж-стрит» почти целую минуту казалось, что «всей этой ерунды» не будет, но тут к ним подскочил приземистый человечек в белом плаще и с очень маленьким, на взгляд Рианнон, звукозаписывающим устройством.

— Алун Уивер?

— Он самый. Би-би-си?

— Джек Матиас. Нет, «Глэмрад», — хрипло ответил репортер, назвав местную коммерческую радиостанцию.

— Да? Ну ладно. — Секунду-другую Алун тщетно глядел по сторонам, затем вновь включился в разговор: — Рад вас видеть, мистер Матиас, и большое спасибо, что пришли. Надеюсь, вы ждали не слишком долго. Чем могу быть полезен?

Матиас, решив, по-видимому, взять у Алуна интервью прямо на платформе, подвел его к скамейке. Они встали под навес, куда то и дело задувало мелкую изморось. Вокруг шумели поезда и люди.

— Может, найдем место потеплее? — спросил Алун. — И потише?

Он наклонил голову под неестественным углом, чтобы ветер не растрепал волосы.

— Извините, но нужен шум, для достоверности. — Матиас аккуратно поставил магнитофон на скамью рядом с собой. — Неформальная обстановка. Раз, два, три, проверка…

— Присутствие моей жены необходимо?

— Нет, — ответил Матиас, явно озадаченный вопросом.

— Хорошо.

На лице Алуна мелькнуло недовольство происходящим, но пришлось смириться. Он повернулся к Рианнон:

— Милая, иди выпей чашку чаю. Тебе незачем здесь стоять.

Она тоже так считала, но подумала, что лучше остаться и посмотреть, вернее, послушать, начало интервью. Матиас торопливо, словно демонстрируя легкое пренебрежение, закончил проверку. За все время он ни разу не посмотрел им в глаза.

— Алун Уивер, станция «Кембридж-стрит», начинаем, — произнес репортер, ни к кому не обращаясь. — Скажите, что вы испытываете, возвращаясь в Уэльс после стольких лет на чужбине?

— Чувств много: печальных и радостных, красочных и не очень, но главное сейчас то, что я возвращаюсь на родину. Для того, кто, как я, рожден и вскормлен в стране рек и холмов, это звучное слово означает лишь одно место — удивительное, чудесное место Уэльс. Пятьдесят лет изгнания не смогли разорвать крепкую связь. Твое сердце там, где твой дом, а сердце валлийца…

Теплый, живой голос вскоре затих — Рианнон пошла к турникету, держа небольшой чемоданчик (чуть раньше Эмрис бился как лев, чтобы Даррену разрешили вынести его на платформу). Рианнон держалась очень прямо и почти полностью соответствовала описанию Малькольма, хотя в ее серых глазах никогда не было голубого оттенка, о котором он говорил.

Рианнон приезжала в Южный Уэльс не так давно, но оба раза на автомобиле, и потому не видела станцию лет десять. С тех пор здесь мало что поменялось, если не считать указателей. Вид, конечно, остался прежним: вытянувшиеся вдоль и поперек холма ряды крошечных домишек, между ними — клочки зеленых лужаек вперемежку со скалистыми уступами и каменными глыбами, несколько деревьев и ничего яркого. Рианнон всегда считала этот пейзаж типичным для Южного Уэльса, хотя и не из тех, что изображают на почтовых открытках. Сейчас, глядя на него под моросящим дождем, она думала, что воспоминания ее не обманывали.

Центральный зал станции изменился чуть больше: тут появились кафе, туристическое агентство, кабина для фотографирования и даже электронное табло. Прямо под ним Рианнон заметила мемориальную доску: ее открыли в прошлом году, не пригласив Алуна, из-за чего тот страшно расстроился. Осмотрев вокзал, она зашла в кафе, где все было ярко-красное, синее, желтое или черное. Выбор еды и напитков не отличался разнообразием, а посетителей обслуживала одна-единственная буфетчица, которая, судя по ее виду, ждала кого-то или чего-то, но только не Рианнон, и прятала глаза, совсем как тот репортер. Потеряв надежду дождаться чего бы там ни было, она молча налила чай и подала чашку Рианнон.

Одноногие столы и стулья намертво крепились к полу — наверное, из боязни, что кому-нибудь придет в голову ими швыряться. На памяти Рианнон подобное поведение было валлийцам несвойственно, хотя, может, они тоже изменились. Чай оказался таким же отвратительным, как в старом буфете, но по-другому, зато хотя бы горячим. Рианнон прихлебывала чай и думала об Алуне. Интересно, на что он надеялся, если репортер с местного радио так его разочаровал? Что будет мэр, члены парламента, председатель Совета по искусству Уэльса, толпа поклонников с книжками для автографов? Съемочная группа с телевидения? Алун часто выступал по телевидению и разбирался в нем гораздо лучше Рианнон, и все же…

Рианнон не знала, насколько Алун уверен в собственной известности и насколько он популярен на самом деле, но порой ей казалось, что он сильно преувеличивает собственную значимость. Должно быть, из-за писательства. Удивительно, Алун всегда утверждает, что для него важно лишь читательское признание, и при этом никогда не упустит возможность покрасоваться на ТВ или дать интервью.

Она увидела Алуна. Он пошел было к стеклянной двери, но сразу же остановился, когда его кто-то узнал, и началось привычное действо — рукопожатие, улыбка, благожелательные кивки, автограф, пусть и не в специальном блокноте. Повезло. Тем не менее, когда Алун подошел поближе, лицо у него было недовольным, он хмурился и морщил нос.

— Ну и придурок! — сердито бросил он, глядя на Рианнон. — Полный придурок! Знаешь, о чем он меня спросил? По-прежнему ли мои книги хорошо продаются! Представляешь? Я ответил «да» как можно грубее, а что оставалось делать? А он тогда сказал, что имеет в виду и Англию тоже. Господи, можно подумать, ему кто-то сообщил.