Комплекс Кассандры. Современный взгляд на истерию - Лори Лэйтон Шапира

«…в современном юнгианском анализе, как правило, снижение уровня сознания и подчиненность ассоциируются с красной границей архетипического спектра — с эмоциями, социальной и физиологической жизнью, а подчиненность функции считается подчиненностью и в ценностном смысле тоже»[104].

Большее отношение к комплексу Кассандры имеет замечание Хиллмана о том, что источником редуктивного медицинского взгляда на истерию является сам Аполлон. Ссылаясь на строки из «Эвменид» («Родила не мать меня… Отцова дочь я, и отцу я предана»), Хиллман утверждает:

«Аполлоническая фантазия о воспроизведении и женской подчиненности усердно повторяется в научной традиции запада. Мы называем ее аполлонической, потому что [она] пробуждает чистую объективность и научную ясность мужского сознания. Аполлонический взгляд на фемининность присущ той же структуре сознания, которой принадлежат методы возможного доказательства этой фантазии… Нам следует ожидать, что имя Аполлона найдется в языке средневековой науки, поскольку Аполлон — отец Асклепия, бога медицины»[105]

Таким образом, мы можем проследить закономерное появление Аполлона в медицине вплоть до нашего времени вместе с его даром научной методологии и наложенным на него заклятьем человеконенавистничества.

До тех пор, пока истерия будет рассматриваться только как болезнь, нет никакой надежды найти полезный смысл в ее симптоматологии. Так, например, нам известно, что фригидность является общим симптомом истерии и на практике ссылка на нее используется для постановки разных диагнозов. Даже если понятие является строгим и опирается на мужское определение, все равно явление рассматривается как дефицит и недостаток, а не как реальная потребность в чем-то или в ком-то. Существует много женщин, у которых есть вполне приемлемые психологические причины утратить способность отдаваться своему желанию и достигать оргазма.

Ильза Вейсс уверена, что истерия «адаптировала свои симптомы к идеям и моральным нормам каждого общества; при этом предрасположенность к истерии и ее основные характерные черты остались более или менее неизменными»[106].. Далее следует логическое предположение, что истерия — заболевание исключительно женщин, а также присущего им сексуального воображения. Как замечает И. Вейсс, «через весь запутанный клубок истории истерии красной нитью проходит сексуальность»[107].

Истерические симптомы бессознательно выражают не только личный подавленный материал, но и материал, не нашедший общественного одобрения. Роберт Картер осознавал это обстоятельство еще в XVIII веке[108]. Поэтому следует обратить внимание, что современная симптоматика не должна быть такой же, как во времена Фрейда. Нейл Миклем пишет:

«Истерия не изменилась с течением времени; вместо этого она оказалась на службе у того невидимого двигателя, который скрывает время, привнося изменения в паттерн и переменчивость в стиль… и выступая в качестве компенсации преобладающей сознательной установки»[109].

В самом общем смысле на протяжении всей эпохи патриархата истерию компенсировали доминирующие мужские ценности, а женские ценности, напротив, выражались бессознательно или отыгрывались. В любое время достаточно было лишь взглянуть на симптоматику истерии, чтобы увидеть, как индивидуальное бессознательное или вытесненные ценности стремятся к интеграции в поток существующей культуры.

Так, например, с современной точки зрения, мы можем видеть внешнее выражение сексуальности, которую в свое время подавляли люди викторианской эпохи, страдавшие истерией. Фрейд интерпретировал психомоторные явления приступов истерии — спазмов и конвульсий, стона и плача — как отыгрывание аффектов, соответствующих инфантильным воспоминаниям. Однако интерпретация Фрейда может быть оправданием викторианства и отрицанием того, что могло быть характерными движениями (тоническими и вегетативными сокращениями), а также того, что взрослая женщина могла просто беспрепятственно испытывать оргазм.

Само по себе подавление сексуального влечения больше не является характерной проблемой нашего времени. Однако истерия до сих пор широко распространена и по-прежнему наблюдается преимущественно у женщин. Так какими же подавленными женскими ценностями обладают сегодняшние истерические женщины?

Я уверена, что быть посредницей — это преобладающая бессознательная ценность, которую сегодня компенсируют больные истерией. Рассмотрим портрет женщины-посредницы, написанный Тони Вульф:

«Женщина-посредница погружена в психическую атмосферу своего окружения и дух своего времени, но прежде всего — в коллективное (объективное) бессознательное. Это бессознательное, которое однажды констеллировалось и может достичь осознания, оказывает на нее воздействие. Женщина-посредница попадает под это воздействие, поглощается и растворяется в нем, а иногда воспроизводит его сама. Так, например, она может выразить словами или действием, что „витает в воздухе“, что окружение не может или не будет допускать, но тем не менее оно является его частью. В основном это теневые аспекты ситуации или преобладающей идеи. Таким образом женщина активизирует негатив или потенциальную угрозу. Так она становится носителем зла, но то, что она это делает, все равно остается ее личной проблемой. Поскольку весь материал, о котором идет речь, является бессознательным, ей не хватает естественной способности, чтобы его воспринимать, и языка, чтобы адекватно его выразить. Переполняющая энергия коллективного бессознательного проносится через Эго женщины-посредницы и ослабляет его…

По своей природе коллективное бессознательное не ограничивается указанной личностью — и это следующая причина того, почему женщина-посредница идентифицируется сама и идентифицирует других с архетипическим материалом. Однако для отношений с бессознательным материалом требуется крепкое Эго-сознание и адекватная адаптация к реальности. Как правило, женщина-посредница ничего собой не представляет и, следовательно, будет создавать путаницу в той же мере, в которой запуталась сама. Сознание и бессознательное, я и ты, личное и обезличенное психическое содержание остается недифференцированным… Поскольку содержание объективной психики и у нее самой, и у других остается непонятным или же воспринимается на личном уровне, она воспринимает судьбу не как свою собственную, а как если бы она была ее собственной, и теряется в идеях, которые ей не принадлежат. Вместо того чтобы стать посредницей, она является лишь средством и становится первой жертвой собственной природы»[110]..