Итальянская свадьба - Ники Пеллегрино

— Ты это о чем?

Адолората лукаво покосилась в ее сторону.

Пьета рассмеялась:

— Ты что, с ума сошла? Мне уже и так влетело по первое число только за то, что я зашла к Де Маттео выпить кофе, так что не вздумай даже пытаться, ничего у нас с Микеле не получится.

Адолората задумалась.

— Но ведь враждуем не мы.

— Папа так не считает.

Адолората щелчком отбросила сигарету.

— Ты мне еще будешь говорить! Я лучше вернусь на работу. Я включила в меню ризотто со свеклой, и он, наверное, уже это обнаружил. Держу пари, там вот-вот начнется настоящее светопреставление.

Пьета еще некоторое время сидела на ступеньках заднего крыльца, размышляя о Микеле Де Маттео. Почему он остриг свои красивые кудри? Почему отложил свадьбу? И, что более важно, не покривил ли он душой, утверждая, что его отец никогда не говорил ему, в чем суть этой нелепой вражды? Кто-то, несомненно, должен знать, что за этим кроется.

На другой день Пьета спала допоздна, а потом сидела в саду с чашкой кофе, наслаждаясь свалившейся на нее праздностью. Жизнь всегда проходит в такой суете; иногда кажется, будто у тебя нет ни одной свободной минуты. И хотя ей еще только предстояла работа над платьем Адолораты, она заранее чувствовала изнеможение и нуждалась в нескольких часах полного безделья. Это будет мой подарок самой себе, рассудила она.

А потом зазвонил телефон, и она машинально сняла трубку.

— А, Пьета! Слава богу, ты дома.

Это была Адолората. Судя по ее голосу, у них там что-то стряслось.

— Что случилось?

— Два официанта позвонили и сказали, что больны, а у нас зарезервировано несколько столиков на одну огромную компанию. Я не смогла найти никого другого, кто согласился бы их подменить. Мне, конечно, неприятно просить тебя, зная, что сегодня у тебя первый день отпуска, но…

Подростком Пьета постоянно подрабатывала официанткой в «Маленькой Италии» по выходным и во время летних каникул. Немало воды утекло с тех пор, когда она в последний раз принимала заказ или разносила дымящиеся тарелки с кушаньями. Ей всегда нравился веселый хаос, царивший в заведении, — отец кричит на кухне, повара сбиваются с ног, пытаясь работать в том темпе, которого он требовал, в битком набитом обеденном зале стоит гул, довольные посетители с аппетитом налегают на угощение и вино. Натянув узкие черные брюки и приталенную черную рубашку, она поняла, что ей не терпится провести день в знакомой обстановке.

Адолората нервничала, и это чувствовалось. На кухне вовсю готовились к рабочему дню. Крепко пахло луком, жарившимся в оливковом масле, и тушенной с помидорами говядиной. Каждый чем-то занимался: шинковал, помешивал, чистил овощи так быстро, как только мог, — и все-таки в воздухе почему-то чувствовалось напряжение.

В отличие от отца Адолората, будучи на взводе, никогда не кричала. Все считали ее человеком, сохраняющим самообладание в любой ситуации. Но Пьета сразу заметила, что плечи у сестры опущены, а лицо необычайно бледно.

— Эй, я пришла, — окликнула ее Пьета. — Давай загружай меня работой.

Адолората ответила ей усталой полуулыбкой:

— Слава богу. Ты мне нужна только до обеда: мы обслужим этот громадный стол, и суматоха уляжется.

— Все нормально. Я пойду на улицу и помогу накрывать, но, если тебе понадобится моя помощь здесь, просто крикни.

Следующие несколько часов у нее не было возможности обменяться с сестрой и парой слов. Пьета забыла, как оживленно бывает в «Маленькой Италии». Вскоре за всеми столиками уже сидели посетители, спешившие сделать заказ, чтобы перекусить во время обеденного перерыва. Одни вели себя высокомерно, обращаясь с ней как с прислугой. Другие были завсегдатаями; Пьета знала их уже не один год. Когда она, сбиваясь с ног, носилась из кухни к столикам и обратно со стопками тарелок в руках, у нее не было времени подумать, не говоря уж о том, чтобы передохнуть. Интересно, как у других хватает выдержки и терпения проделывать это изо дня в день, недоумевала Пьета.

Казалось, суматоха улеглась так же быстро, как и поднялась. Вдруг Пьета заметила, что столики, которые они убрали и снова накрыли, не заполняются, и в ресторане осталось лишь несколько посетителей, засидевшихся с кофе и десертом.

Она бегом вернулась на кухню, чтобы посмотреть, не может ли она еще что-нибудь сделать.

Адолората встретила ее у дверей с тарелкой спагетти, приправленных чесноком, перцем чили и оливковым маслом и присыпанных рваными листьями рукколы.

Пьета смутилась и посмотрела на стену с прикрепленными к ней листочками заказов.

— Куда это отнести?

Адолората весело рассмеялась — в первый раз за весь этот беспокойный день:

— Дурочка, это тебе. Пойди найди укромное местечко и не спеша поешь. Да, и спасибо тебе. Не представляю, как бы мы без тебя управились.

Пьета отнесла свою тарелку к любимому столику отца и, усевшись, пообедала на солнышке, наблюдая за представлением на уличном рынке: ларечники громко препирались, стараясь привлечь внимание покупателей к своим уцененным тряпкам и дешевой бижутерии, покупатели сновали между рядами в поисках дешевого товара. Она подбирала остатки масла с чили кусочком чиабатты, когда появился Эрнесто.

— Что-то отца твоего нигде не видно, а? — сказал старик, присев напротив нее за столик. — Никак почуял, что мне сегодня повезет.

Пьета улыбнулась:

— Папа ненавидит, когда его обыгрывают в карты.

— Он ненавидит, когда его хоть в чем-то обыгрывают, cara, и так было всегда.

Эрнесто и ее отец знали друг друга с тех пор, как молодыми людьми пытались пробить себе дорогу в большом незнакомом городе. Ровесники, оба уроженцы южных горных деревень, они особенно сдружились на почве беззаветной любви к красному вину и картам. Пьета вспоминала, как они сидели за этим столиком, когда она была еще совсем маленькой. Иногда они смеялись, часто кричали, а порой и ссорились, но всегда вовремя мирились, и карточные баталии продолжались.

Потом ей пришла в голову мысль: если отец и делился с кем-нибудь, это мог быть только Эрнесто. Отодвинув тарелку в сторону, она наклонилась к нему:

— Не знаю, говорил ли тебе об этом папа, но в последнее время мы с ним не очень-то ладим, — сообщила она ему.

— Да? Что ж, иногда с ним бывает непросто, с твоим отцом. И у тебя тоже характер дай бог, я думаю. — Эрнесто засмеялся. — Все итальянцы ругаются. Я бы не стал особенно беспокоиться.

Пьета стала прикидывать, как бы половчее сформулировать следующий вопрос.

— Он ведь беседует с тобой, верно? И многим с тобой делится? — наконец спросила она.

Эрнесто кивнул:

— Да, делится. А что?