Итальянская свадьба - Ники Пеллегрино

И она рассказала Адолорате обо всем, что с ней произошло, начиная со вспышки Джанфранко Де Маттео и заканчивая неожиданной любезностью его сына Микеле.

— Но он утверждает, что знать ничего не знает о причинах семейной вражды, — заключила она.

— Досадно, правда? — произнесла Адолората, задумчиво потягивая вино. — Это старая история, и, вероятно, она давно уже утратила всякий смысл, но мне все равно хотелось бы знать.

— Я всегда задавала себе вопрос: имело ли это какое-то отношение к папиной сестре?

— Бедняжке Изабелле?

Они никогда не слышали, чтобы ее называли как-то иначе.

— Да. Он почти ничего о ней не рассказывает.

— Но он о многих вещах почти ничего не рассказывает, — напомнила ей Адолората. — О том, как он познакомился с мамой, почему оказался здесь.

Пьета рассмеялась.

— «Я встретил прекрасную юную англичанку и поклялся последовать за ней на край света», — проговорила она, искусно копируя отца.

— Точно. Папа ничего нам не скажет, а бедняжка Изабелла умерла, так что это безнадежно. Мы никогда не узнаем.

— Да, я думаю, ты права. Что ж, по крайней мере, завтра утром Микеле угостит меня бесплатным кофе и пирожным.

Адолората подняла брови:

— Разве я не говорила тебе, что он без ума от тебя?

— Не настолько. Я все-таки придумываю свадебное платье для его невесты. А это уже совсем другая история. — Пьета улыбнулась. — Ну же, пойдем домой, и я расскажу тебе обо всем по дороге.

Пьета так рассмешила сестру, во всех подробностях описав ей свадебное платье Де Маттео, что, уже зайдя в дом и ощутив запах жареного лука, они продолжали хихикать.

Мама сидела за столом и лущила собранный на огороде горох, а отец стоял у плиты.

— Что на ужин? — Адолората приподняла крышку кастрюли.

— О, всего лишь pasta e piselli[16], потом по кусочку рыбки с неаполитанским соусом и салат, — ответил Беппи. — Эта лазанья вчера вечером оказалась слишком тяжелой. Я всю ночь промучился несварением желудка. Так что сегодня для разнообразия приготовил вам нечто очень легкое.

— Папа, но это целых два блюда, — напомнила ему Пьета. — Едва ли такой ужин можно назвать легким.

— Пьета, cara, в тот день, когда ты сама встанешь у плиты в этом доме, у тебя появится право на комментарии, но до тех пор…

— Погоди, папа, — перебила Адолората, прежде чем Беппи успел вспыхнуть. — Мне надо тебе кое-что сказать. Я сегодня разговаривала со священником у Святого Петра и записалась на венчание.

Беппи уронил деревянную шумовку и, обхватив ладонями лицо дочери, стремительно расцеловал ее в обе щеки.

— Вот моя хорошая девочка! — воскликнул он. — А как насчет курсов для будущих супругов, о которых мне говорил Эрнесто? На них ты тоже записалась?

— Нет, папа.

Он посмотрел на нее с нескрываемым разочарованием.

— Но я поговорю с ним об этом и обязательно запишусь, — заключила Адолората.

— Хорошо, хорошо. Ужин скоро будет готов. Пьета, ты не могла бы натереть горстку пармезана? А ты, Адолората, пойди и сорви с грядки немного салата. А мама тем временем накроет на стол.

Кэтрин подняла глаза от дуршлага с лущеным горохом.

— Иден будет ужинать с нами?

— Нет, сегодня нет.

— Какая жалость! — проговорил Беппи, изо всех сил изображая разочарование. — Ну да ладно, может быть, завтра.

Пьета всегда любила орекьетте с зеленым горошком. Свежесть горошка и пикантность зеленого лука с лихвой компенсировали жирный бекон, который она всегда выбирала и складывала на край тарелки. Но сегодня она здорово проголодалась.

— Посмотрите-ка на мою дочь, у нее наконец прорезался аппетит, — радостно заметил Беппи, наблюдая, как она ест. — Знаешь, Пьета, у тебя усталый вид. Ты, наверное, слишком много работаешь?

— Да, у нас много дел, — сказала она, не упомянув, однако, о платье Де Маттео. Эта новость обрадовала бы отца не больше, чем старика Джанфранко.

— И тебе еще надо подумать о свадебном платье для твоей сестры. И когда ты только все это успеешь?

— Сама не знаю, — призналась Пьета.

Кэтрин подсыпала ей в тарелку немного пармезана и вмешала кусочек сливочного масла.

— Какое же оно будет, это свадебное платье? Ты нам так и не сказала.

— Ну… — Пьета посмотрела на сестру. Адолората предоставила ей полную свободу действий в отношении дизайна, но она все-таки волновалась, описывая платье, боясь, что сестра не сумеет представить, каким потрясающе красивым оно будет. — Оно из тафты, с широкой юбкой, переходящей сзади в длинный шлейф, с облегающим корсажем с широкими бретельками и ниспадающим до пола кушаком. И все вышито маленькими кристалликами Сваровски, так что даже на расстоянии оно будет мерцать.

— С твоих слов, это вообще нечто нереальное, — заметила Адолората.

— Да уж, — согласилась мать. — Кстати, судя по твоему рассказу, потребуется кропотливая работа. Как говорит твой отец, когда ты все это успеешь?

Пьета опустила глаза:

— Я пока не уверена, но как-нибудь постараюсь. Я должна.

Все немного помолчали, а затем мать произнесла неуверенным тоном:

— Если хочешь… Я могла бы тебе помочь.

— Правда?

Кэтрин кивнула. Много лет назад она тоже была портнихой, но ушла не дальше своей домашней мастерской.

— Да, я могла бы помочь. С радостью. Хотя вся эта ручная вышивка… Это отнимет у нас много времени, очень много… — У нее был такой вид, будто она уже с удовольствием предвкушала это занятие.

— Итак, Адолората, на какой день ты записалась у Святого Петра? — с тревогой спросила Пьета.

— Мм, через два месяца, если считать с завтрашнего дня. У них была одна отмена, и я решила этим воспользоваться.

— Что ж, у нас остается не так много времени. — Странно, но Кэтрин, видимо, чему-то очень обрадовалась. — Пьета, тебе лучше заказать ткани и бисер, и мы начнем, как только сможем.

Пьета кивнула. Она уже отменила свои планы относительно кино и вечеринок с друзьями. Хотя это, безусловно, будет того стоить — увидеть Адолорату в ее бесподобном платье. Конечно, мысли о том, что ей предстоит провести долгие часы наедине с матерью, немного беспокоили Пьету, но она попыталась как можно быстрее выкинуть их из головы.

Снова наступила жара. Пьета уже забыла, когда в последний раз шел дождь. Беппи то и дело провозглашал, что это типичное итальянское лето. У него вошло в привычку вставать на заре, чтобы полить свой огородик. Он жил в постоянном страхе, что его руккола зацветет раньше времени или что помидоры черри побьет внезапно налетевший ливень. К тому времени, как Пьета просыпалась, он, голый по пояс, уже жарился под утренним солнцем, носясь по саду и пестуя свои растения, и так каждый день.