Басурманка - Вера Новицкая

– Ну, Мишка, не дури, чего там! Ведь игра, не взаправду ж французом станешь, так только, – вразумлял авторитетно Степка.

– Не хочу французом, – протестовал непокорный.

– Заладил: не хочу да не хочу! Мало ли чего «не хочу», а надо. Сегодня ты француз, завтра – я, так и станем чередоваться.

– Толкуй тоже, «чередоваться», – недоверчиво возражают голоса. – Сам-то все норовишь нашим быть, да еще енералом! Намеднись Барклаем, вчерась – Детолем. А мы с Митюхой, – либо Вдаву, либо Ноя[9]представляем!

– Ну, полно языком-то болтать. Сказано, и конец! Эй, стройся, французы Мишка, Ванька, Митюха, Сонька, Груша, Миколай! Дунька! Ну-у! Марш по местам, а то я ва-ам!

Следует такой красноречивый жест, а порой в задаток будущих благ дается такой пинок, что благоразумие заставляет соглашаться без дальнейших колебаний.

Неприятельские войска пополняются преимущественно девчонками и малышами вообще.

Таким образом, еще до начала военных действий русские по силе вдвое, даже втрое превосходят своих крошечных, тщедушных, запуганных врагов; когда же разражается битва, страсти разгораются. Русские, более рослые мальчуганы, любимцы и всегдашние сотоварищи Бори, подзадориваемые его лихой командой: «Бей басурманов! Насмерть бей! Топчи! Коли! Руби! Режь!..» – входят в неописуемый азарт.

У едва живых от ужаса, перетрусивших «басурман» воображение тоже разыгрывается: им чудится, что их на самом деле сейчас начнут колоть, рубить и резать на куски. С отчаянным воплем несчастные спешат укрыться от грозного неприятеля в первый укромный уголок.

Но враг беспощаден. «Ко-оли!..» – несется еще команда Бори. Палки победителей с размаху вонзаются в живот, спину и грудь побежденных. Неистовый рев оглашает двор.

– Сумасшедшие, гадкие мальчишки! – вдруг раздается голос Жени.

Красная и взволнованная, она вихрем летит на помощь несчастным ребятишкам.

– Сейчас же уходи домой, слышишь, Борька?

Толчком в спину девочка отбрасывает победителя от его злополучной жертвы.

– Когда они французы, – смущенно оправдывается братишка, – а мы русские, вот мы их…

– То-то «мы их», – передразнивает Женя. – Вот погоди, сейчас я вас… Ну, иди, и ты, Степка, вон! Не стыдно? Большие мальчишки маленьких обижают. Ступай в комнаты! А ты – марш в людскую! Подожди, натаскает тебе дедушка уши, уж я скажу ему, – грозит Женя «Детолю».

Кулаком левой руки подталкивая в спину Борю-«Багратиона», она в то же время правой бережно ведет горько плачущую малышку Грушу, вечного козла отпущения в детских схватках.

– Не плачь, не плачь, я тебе сейчас пирожное дам, большо-о-ое! Во какое! И еще булки с маслом. Хочешь?

Слезы моментально высыхают, и радостное «хочу» вылетает из еще нервно подергивающихся губ.

– Это, изволите ли видеть, «француз». Вон как эти гадкие мальчишки ее отделали! – войдя в столовую, негодующе открывает душу Женя попавшемуся ей навстречу Сереже.

– А ты уж сейчас и передалась на сторону француза и оттузила русских победителей. Одно слово – басурманка, самая настоящая басурманка! – говорит он.

В глазах юноши светятся хорошо знакомые Жене плутоватые огоньки, загорающиеся всякий раз, когда он принимается дразнить кого-нибудь. Но в эту минуту девочка слишком взволнована, чтобы приглядываться к Сергею; она только слышит слова, не видя выражения лица.

Если бы Сережа мог предвидеть, какое впечатление произведет его необдуманная, но добродушная, как всегда, шутка!

Женя остановилась, точно вкопанная. Ее за секунду перед тем пылавшее личико сделалось мертвенно бледным – кровь вся, до последней капли, отхлынула от него. Обычно ясные искрящиеся глазки сразу потухли, стали громадными, тусклыми; что-то недетское, темное, испуганное и скорбное застыло в них. Трудно было в этом искаженном лице узнать смеющуюся, жизнерадостную мордашку Жени.

При этих словах еще шире раскрылись, еще темнее стали глаза Жени.

– Стыдно!.. Грешно!.. Даже шутить так грешно!.. И в такое время! – она с трудом перевела дух. – Знай, если… ты еще раз повторишь это, я… я пойду и утоплюсь в нашем большом пруду…

При этих словах еще шире раскрылись, еще темнее стали глаза девочки. С трудом можно было поверить, что это ее звонкий, как колокольчик, чистенький голосок, – так глухо и безжизненно прозвучала последняя фраза.

Забыв про ничего не понимавшую Грушу, с удивлением и любопытством таращившую на нее глазенки, забыв все свои щедрые обещания, Женя, всхлипывая и вздрагивая тонкими плечиками, горько-горько рыдала.

Сережа испугался выражения глаз, голоса девочки, а при виде ее слез растерялся совершенно. Он не мог простить себе своей глупой, неделикатной шутки. Как могла такая жестокая фраза сорваться с его уст?! Ведь он хотел только пошутить, подразнить, и вдруг!..

Так грубо и резко дать почувствовать этой дорогой, так горячо любимой им Жене, что она чужая, не только в их семье, но даже в России! Так обидеть ту, на которую он всегда смотрел как на родную и любил чуть ли не больше Китти! Да разве он хотел намекнуть на это? Он сперва даже сам не понял, что сказал; только эти страшные глаза, этот ужасный, мертвый голос заставили его вникнуть, вдуматься и ужаснуться того, как поняла, что должна была почувствовать девочка.

– Женечка, родная! Моя самая родная, самая любимая во всем мире! Жучок мой ненаглядный!

Не плачь, ради Бога, не плачь! Я сказал глупость, такую глупость! Я не подумал, что можно так понять, так объяснить мои слова, как это сделала ты. Жучок мой золотой! Мой славненький, блестящий Жучок! Ну, не плачь, улыбнись. Посмотри на меня…

Доброе сердце Сережи разрывалось на части при виде горя девочки от тяжкой обиды, им самим же нанесенной ей.

Так ласково и искренне звучал голос Сергея, что Женя не могла не почувствовать, как больно ему самому, как жалеет он о происшедшем.

Но если он только жалеет о сказанном, ей мало этого; она должна увидеть, почувствовать, что он действительно сам не понял, что сказал.

Девочка поворачивает к нему свое лицо, все еще залитое слезами, но уже не такое страшное.

– Правда?.. Правда? Ты не думал, не хотел сказать того?.. – Женя не находит подходящего слова. – Правда?.. Побожись…

Взгляд ее пристально, настойчиво устремлен в глаза Сережи.

Нет, они не лгут, не могут лгать. Жене даже кажется, что они мокрые.

– Ей-же Богу, Жучок, правда, как маму люблю, как тебя люблю!.. – дает мальчик самую для него убедительную и неопровержимую клятву.