Метро 2033. Грань человечности - Юрий Уленгов

Полковник, не отводя глаз от сержанта, протянул руку и распахнул дверь клетки. Вепрь непонимающе отступил вглубь, к кормушке.

– Заходи! – тихо, почти ласково, проговорил полковник, приглашающе качнув стволом пистолета в сторону клетки.

– Господин полковник! – попытался подать голос со своего места Воронов, но Трегубов метнул на родственника такой взгляд, что тот предпочел умолкнуть.

– Заходи, мразь! – рявкнул полковник и, не дожидаясь реакции сержанта, схватил того за грудки свободной рукой, сделал шаг вперед и что было сил толкнул Киреева внутрь клетки.

Споткнувшись, сержант упал на спину и завозился в неубранном свином дерьме, пытаясь подняться. В углу глухо заворчал Вепрь.

Обреченным взглядом сержант проследил, как Трегубов тщательно запирает клетку. С лязгом засова из его души испарилась последняя надежда на благоприятный исход.

– Я сказал вам, что жизни этих вонючих животных для меня намного важнее, чем ваши. Это так. Их жизни – это свет, тепло, воздух, вода и мясо. Ваши жизни – лишние рты. Любой, чье существование не будет подчинено обеспечению жизнедеятельности объекта – ненужный балласт, зря потребляющий кислород. Паразит. А паразиты мне здесь не нужны. Но и от балласта я буду избавляться так, чтобы он стал полезным хотя бы своей смертью. С сегодняшнего дня я начинаю экономить комбикорм!

Обведя взглядом испуганных солдат, вновь прибывших, ничего не понимающих бойцов охраны, замерших в дверях, полковник на миг встретился взглядом с Вороновым. Ему показалось, или он заметил в его взгляде неодобрение? Пожав плечами, полковник повернулся к клетке с Вепрем и точным выстрелом раздробил сержанту колено. От грохота, прокатившегося по бетонному коридору, многие вздрогнули, а вопль боли раненого Киреева потонул в свином визге. Вепрь также сначала отшатнулся, врезавшись своим многокилограммовым телом в стену. Но через мгновение он уже жадно втягивал ноздрями воздух, почуяв в нем запах свежей крови. Медленно и нерешительно он сделал несколько шагов к лежащему на грязном полу сержанту.

Полковник с интересом наблюдал за ним. Огромный кабан повернулся вполоборота и уставился на полковника, будто спрашивая у того разрешения. Усмехнувшись этой мысли, Трегубов шутливо кивнул, и в ту же секунду Вепрь сорвался с места. Киреев страшно закричал, когда одно из копыт монстра проломило ему грудную клетку, но кабан не обратил на это внимания. Утробно рыча, он впился отвратительными мелкими зубами в лицо сержанта. Киреев отбивался, но разве можно остановить локомотив. Кабан только раздраженно всхрюкивал, не в силах зацепить кусок вожделенной плоти. Наконец ему удалось надежно впиться зубами, и он нетерпеливо дернул рылом. Раздался дикий вопль, и самые впечатлительные из солдат отвернулись в сторону. Трегубову картина тоже удовольствия не доставляла, однако ему нужно было держать лицо, и потому он, не отрываясь, наблюдал за пиршеством. Свиньи вокруг, почуяв терпкий аромат крови, будто взбесились, но ни один из людей, смотрящих на кошмарную казнь, не издал ни звука.

Когда тело сержанта перестало дергаться, полковник перевел взгляд на своих подчиненных.

– Я сейчас, возможно, скажу сакраментальную фразу, – негромкий звук спокойного голоса Трегубова прозвучал в абсолютной, как по мановению волшебной палочки, наступившей тишине, – но так будет с каждым, кто осмелится меня ослушаться.

С этими словами полковник направился назад. Проходя мимо Воронова, полковник, не глядя, вернул ему пистолет и распорядился вполголоса:

– Остальных – как и сказал – в карцер. На три дня. Здесь оставишь Кобыева с одним из своих, пусть позаботятся о животных. Офицерский сбор у меня в кабинете через полчаса. Ты – ко мне, как только здесь закончишь. Поговорим до того, как соберутся остальные. Ясно?

– Так точно, товарищ полковник! – глухим голосом, не глядя на дядю, отозвался Воронов.

Сейчас, спустя много лет, Трегубов ни секунды не жалел о принятом тогда решении. После решительного разговора племянник согласился, что иначе – не выжить. На собравшемся офицерском собрании его также поддержали. Кто – из страха (рассказ о происшествии на ферме уже облетел объект, успев обрасти леденящими кровь подробностями), а кто – и искренне. Уж сильно велико было желание прожить остаток жизни за чужой счет. Никому из офицеров не хотелось спускаться на ферму и заниматься свиньями, а рано или поздно это пришлось бы делать, оставайся все по-старому. После собрания перестали существовать солдаты и офицеры, зато появились три своеобразные касты.

Каста рабов, в число которых вошли все солдаты срочной службы, кроме бойцов взвода охраны – те образовали касту воинов. Офицеры же стали кастой «думающих», как назвал ее сам Трегубов. На рабов повесили всю работу на объекте, держали их на ферме и кормили чуть ли не хуже свиней. Каста воинов занималась охраной рабов и «обеспечением безопасности убежища». Проще говоря, пара бойцов с автоматами постоянно присматривала, чтобы рабы работали и не испортили случайно или намеренно генератор, без которого дальнейшее существование не представлялось возможным, один – охранял коридор, ведущий к хранилищу, а остальные бесцельно болтались по убежищу, либо дули разбавленный спирт у себя на этаже. Раздача спирта была мерой, на которую полковник согласился, скрепя сердце. Как ни крути, а бойцов охраны было больше, чем офицеров, и подготовлены они не в пример лучше. По этой же причине и питание у них было неплохим. Бунта вооруженных бойцов убежище не выдержало бы. Ну а каста «думающих» жила в свое удовольствие, питалась как, чем и когда захочется, и только иногда контролировала работы.

В общем и целом существование рабовладельческой общины, в которую превратился личный состав режимного объекта, было тихим, вялым и безмятежным. Единственное, чем пришлось пожертвовать, – это поверхностью. Трегубов наложил жесточайший запрет на любое упоминание о возможном выходе из убежища. Боясь, что, узнав о том, что вверху можно вполне сносно существовать, его подданные разбредутся в попытке добраться до родных мест, полковник пугал людей ужасными монстрами, что бродят на поверхности, жутчайшим радиационным фоном и вечной тьмой ядерной зимы, опустившейся на планету. По его словам, члены общины были едва ли не единственными выжившими на Земле. Никто не спорил, и сытая жизнь продолжалась.

Полковник часто с тоской думал о том, что будь у них женщины, то они смогли бы образовать вполне жизнеспособную колонию. Но женщин не было, и приходилось только принять все так, как есть. Криво усмехнувшись, полковник бросил взгляд на голую пятку, высунувшуюся из-под одеяла. Он дернул локтем, заставляя сопящее тело подвинуться, и Кобыев, замычав во сне, перевернулся на другой бок.

Тарас осторожно высунулся из-под раскидистых лап ели, и, немного поерзав, устраиваясь поудобнее, поднес к глазам бинокль. В принципе, расстояние позволяло вести наблюдение и невооруженным взглядом, но старшему лейтенанту нужны были все подробности.

Окуляры бинокля глухо стукнули о панорамное стекло противогаза. Тарас выругался про себя. Как неудобно, непривычно, жарко и противно! Толстая резина ОЗК стесняла движения, замедляла и невероятно раздражала. Тарасу захотелось сплюнуть, но в противогазе это выглядело бы несколько нелепо. Спасибо, что противогаз хоть нового образца! И обзор намного лучше, и дышится легче. Да уж! Поможет ли только все это? Полковник говорит, что фон на поверхности не позволяет находиться там больше трех часов, даже используя средства индивидуальной защиты. По прошествии же трех часов даже прием ударной дозы препаратов, нейтрализующих действие радионуклидов, не гарантирует, что ты сможешь вернуться в убежище. И бойцы, уходившие чинить вентиляцию, недавно начавшую ломаться с неприятной регулярностью, подтвердили этот факт своими жизнями.