Сага о Рорке - Андрей Астахов

– У тебя кровь на лице, – сказала Яничка и подала Рорку льняной платок. – Вот, возьми.

– То не кровь, – Рорк все же принял платок, поднес к лицу, наслаждаясь ароматом летних цветов и юной красоты. – Наливка, верно. Кто ты, красавица?

– Уходи, прошу тебя.

– Если велишь – уйду.

– Князь умирает! – вдруг завопил кто-то.

Истошно закричала женщина. Все бросились к Рогволоду, который, пытаясь встать со своего стола, вдруг опрокинулся навзничь и тяжело грянулся на землю, таща на себя тяжелую златотканую скатерть. Лицо Рогволода было перекошено, глаза налились кровью, на губах появилась пена.

– Отравили! – заголосили в толпе. – Опоили ядом!

В поднявшейся суматохе один Браги не потерял присутствия духа. Он быстро отдал приказ, и его варяги кулаками начали размыкать тесное людское кольцо вокруг упавшего князя. Боживой и другие сыновья хлопотали над отцом, плескали ему водой в лицо, растирали руки и ноги, но тщетно: князь только хрипел и ворочал остекленевшими от ужаса глазами. Волхв Световид лишь безнадежно развел руками. Князя сразил внезапный удар.

– В горницу его! – вполголоса велел он слугам.

Пир закончился печально. Гости разбежались, двор терема опустел. Остались одни варяги. Упирающуюся княжну увела мамка. Сыновья князя и Световид, многие дружинники ушли в терем, чтобы остаться с заболевшим князем. Еще недавно во дворе кипело веселье, теперь же столы были опрокинуты, лавки повалены, кушанья втоптаны в землю, и смоляные факелы чадно догорали среди луж пролитого меда и разбросанной утвари. И никто не заметил, куда делся Рорк. Браги спохватился слишком поздно.

– Болезнь князя может все разрушить, – сказал Ринг, когда варяги остались одни. – Княжата ненадежны, я по их рожам понял. Им меды пить, не на войну ходить.

– Пустое, я уговорю их, – ответил Браги, думая о другом.

– Клянусь, до смерти не забуду этот пир! – ворчал Вортганг. – У меня руки чесались пустить деревенским дуракам кровь. Хорошо, мечей с нами не было.

– Мы поступили легкомысленно, согласившись оставить мечи слугам, но хвала богам, что это случилось. Нас бы перебили, как овец. Теперь меня заботит этот парень, сын Рутгера.

– Не беспокойся, отец, – сказал Ринг. – Рорк сам нас найдет.

– Как же, найдет! Эти болваны его смертельно обидели.

– Но как она прекрасна! – неожиданно воскликнул Эймунд.

– Дочь князя? – Браги выпятил бороду. – Эта дева достойна похвалы, она храбрее всех этих трусливых баранов. Если бы не она, Рорку пришлось бы худо… Проси богов, Эймунд, даровать ее тебе в жены.

От терема князя викинги спустились к берегу Дубенца. Браги решил на всякий случай быть поближе к кораблям и к своей рати. Испуганные вестями о происшедшем в княжеском тереме, жители Рогволодня попрятались в своих хатах, и только собаки во множестве бродили по городу, время от времени поднимая многоголосый лай. Следом за вождями викингов шел и совершенно ошеломленный виденным отец Бродерик. Он постоянно осенял себя крестным знамением и говорил сам с собой, мешая готский и латынь.

– Во имя Отца и Сына и Святого Духа! – бормотал монах, стараясь не отстать от варягов. – Какие времена настали! Бесовский город, бесовские язычники, бесовская трапеза! Безбожные разбойники и язычники собрались вместе, как в Вавилоне. И от них ныне зависит судьба моей страны и моей королевы. Истинно сказано: «Неисповедимы пути Господни!» Чтобы избавить страну от чумы, в нее приходится призвать проказу. Просвети и наставь меня, Господи, укажи мне путь правый во тьме, избави меня от козней дьявола и свирепости язычников…

Впереди громко захохотали варяги – так громко, что собаки всполошились, и кто-то невидимый отозвался на их яростный лай жутким зловещим воем. Лицо отца Бродерика покрыл ледяной пот. Догоняя варягов, он еще раз проклял Аргальфа, дьявольские силы и этот город язычников, который когда-нибудь обязательно постигнет участь Содома и Гоморры.

Рорк остановился только у городских укреплений. Здесь было пустынно и тихо, даже городская стража куда-то подевалась. На деревянных башнях у ворот горели фонари, но людей видно не было. Рорк не боялся стражи, но попадаться ей на глаза не хотел. Больше всего ему хотелось одного – покинуть этот мерзкий город и вернуться в лес. Поэтому Рорк быстро поднялся на лесенки, с них перебрался на галерею-стрельницу по верху палисада, а оттуда перелез через частокол и спрыгнул вниз на мягкую землю. Теперь он был свободен.

Лютая злоба улеглась, осталась только обида. Молодой человек совсем по-другому представлял себе встречу с родней. Он ожидал настороженности, холодности, недоверия, даже неприязни, но никак не думал, что столкнется с таким ужасом и такой враждебностью. Никто не увидел в нем человека. Если когда-то боги наказали его, наслали неведомое проклятие, то сегодня от него отвернулись и люди. Рорк так и не понял, зачем Рогволод пригласил его, что хотел сказать – несколько странных восклицаний князя ничего не объяснили. А дядья-княжичи были готовы поднять его на рогатину.

Верно говорила мать: волку не место среди людей.

Рорк вспомнил о платке. Тонкая льняная ткань испускала дивный аромат. Рорк с наслаждением втянул его ноздрями. Пахло цветами, юностью и красотой, и сердце Рорка сжалось. Он вспомнил о матери. Сегодня княжна защитила его, ворвалась в круг, раскинула руки, как крылья, закрывая его от ножей разъяренных, охваченных ужасом бражников – и этот жест Рорк помнил слишком хорошо. Так же четыре года назад мать встала между ним и громадным диком[54], выскочившим на Рорка из кустарника, закрыла сына, приняла вепря на рогатину. Но хрустнуло ратовище, не остановило зверя. Долго потом Рорк сидел над телом матери, то воя, как волк, то плача, как человек.

Нет волку места среди людей!

Говорила Мирослава, что велика Земля, что на север, юг, запад и восток живут другие народы и языки в бесчисленном множестве. Словенин по матери, варяжин по отцу – кто он? Как сказал сегодня проклятый волхв: «Сын норманна, но не норманн. Сын человека, но не человек?» Рорк всегда почитал себя антом, теперь неродное племя отвернулось от него, прокляло, смерти хотело предать, презрев законы гостеприимства, под княжеским кровом – за какую вину, за какие преступления? Одного ли суеверия ради? Или же намеренно заманил его дед в ловушку? Если так, пусть будет война. Пусть будет месть за отказ в праве быть человеком. Он, Рорк, будет драться, пока неблагодарная родня не приползет к нему на брюхе с мольбой о мире.

Какая-то тень шевельнулась на бревенчатой стене. Рорк потянулся к мечу, но потом сообразил, что неизвестный появился не со стороны детинца, а с противоположной стороны, от реки. Присмотревшись, Рорк увидел рослого человека, обращенного к нему лицом.

– Я видел на тебе меч Рутгера, – сказал неизвестный на норманнском языке. – Ты Рорк, сын Мирославы.