А&В. Бабочка - Tais

А ты ходишь такая обиженная, покинутая, ни папе, ни маме больше не нужная. Ведь некогда им, младшую кормить надо, подмыть, убрать, в садик отвести. Только и можешь, что злится на нее и думать: «Я же не виновата в том, что родилась первая. Ну почему она на голову мне свалилась?». И начинаешь шпинять ее при первой попавшей возможности, душу так отводишь, хоть немного компенсируешь эту «вселенскую несправедливость». Только с возрастом в голову приходит, что, собственно, она тоже не виновата в том, что родилась второй. Но до этой поры ты ее ненавидишь. И бесишься, когда она к тебе тянется, обнять хочет, теми же ручонками, которыми она вчера твою любимую книжку порвала. Ты на нее срываешься, получаешь за это втык от родителей и отбываешь свое наказание в углу. И чуть позже это повторяется, и так по кругу, пока не повзрослеете. И если со временем осознание того, что, как бы, и она не виновата в этой ситуации, рано или поздно приходит, то вот понимание ответственности приходит далеко не всегда.

Когда Лилит выходила от Дэнниса, для нее это тоже было загадкой. Что такое эта ответственность, она не понимала. Но ей все равно было. Ей уже 23, а сестре аж 18 лет. Взрослая уже. О какой ответственности, вообще, речь может идти? Она уже отдельный взрослый человек. Шла она домой не спеша, переваривая этот неприятный инцидент с Дэннисом. Кисть немного ныла, схватил он сильно. Как же сильно она тогда испугалась. «А вдруг ударит бы?» — пронеслось у нее в голове.

— «Да не ударил бы он тебя, идиотка. Он тебя любит. Любит».

— «Но у него такой жуткий вид был, и на запястье наверно синяк останется».

— «Ты выдумываешь. Да, немного силу не рассчитал, с кем не бывает, но руку бы он на тебя точно не поднял».

— «Но мне страшно было! Да и обвинил он меня в какой-то мерзости. Как у него язык вообще повернулся?!».

— «Так и это сугубо из-за любви к тебе. Он же сам говорил, ревность — проявление любви. Не любил бы, не устроил бы скандал».

— «И все же…».

Так и шла она домой, пререкаясь сама с собой. Дойдя до дома, вошла, сняла верхнюю одежду и, почувствовав зверский аппетит, сразу прошла на кухню. «Как-то тихо дома» — подумала она. Родители были на вечере снобов, как она его называет. Встреча с коллегами его отца, где мама будет ходить в своем самом дорогом вечернем платье, отец — во фраке, и оба будут не смешно шутить в ответ на несмешные шутки папиных коллег. «Сборище надутых индюков» — подумала она, и глаза как-то сами автоматически закатились. Родителей не будет до поздней ночи, дома, только сестра. Только все равно как-то странно тихо.

— «Где она?».

— «Наверно, в ванной» — ответила она сама себе, — «Ты же видела свет в ванной, когда входила».

— «И правда… Так, а где мой йогурт?!» — Она всегда себе оставляет на вечер йогурт, особый, малокаллорийный. Всем в доме трогать его запрещено, тем более, ее сестре. — «Мелкая, падла, сожрала!» — моментально обвинила она сестру, — «Ну я ей сейчас покажу».

— Эй, мелкая, тебе кто разрешал йогурт трогать? — прокричала она, но в ответ тишина.

«Не слышит меня, что ли?». Она подошла к ванной и уже под дверью повторила, но опять никто не ответил.

— Я со стенкой разговариваю?! — прокричала она и открыла дверь в ванную.

И все проблемы с Дэном, страшнее которых, казалось, и быть не может, разом померкли. В сравнении с тем, что открылось ее взгляду, вся их ссора была полнейшей ерундой. Хмель выветрился мгновенно. Оливия, ее сестра, лежала на полу в ванной, голая. Под головой натекла целая лужа крови, а правая нога у нее была как-то странно неестественно выгнута. Кровь была везде, в том числе и на бортике ванны. Перед глазами сразу пронеслась сцена: вот она выходит из ванны мокрая, поскальзывается на кафельном полу, опрокидывается назад, расшибает голову о ванну и неудачно приземляется всем своим весом на свою подогнутую под себя ногу. «Сколько она уже так лежит? Неужели пока я с Дэном кувыркалась, она…». Резко ей стало плохо, ноги покосились. Вот-вот она грохнется в обморок, да так и расстелится рядом на полу с сестрой. «Ты старшая!» — взвыл внутренний голос. «В руки себя взяла, быстро!». Она схватилась за стенку, приказала ногам стоять и пыталась собраться с мыслями.

— «Она жива?».

— «Да. Вроде дышит» — Плечи Оливии чуть заметно колыхались.

— «Врачей вызывай».

Она послушалась сама себя и достала из кармана мобильный, чтобы набрать номер «скорой помощи». Только вот руки дрожали так сильно, что телефон она выронила. Красивая стекляшка блеснула и покрылась паутинкой после встречи с кафельным полом. «Работай, пожалуйста, только работай» — молилась она, поднимая телефон. Да он работал, хоть и разобрать что-то на нем было сложно. Она набрала номер «скорой». Вызвала врачей. Потом набрала родителей, задыхаясь, объяснила, что произошло. И села на пол рядом с сестрой. Аккуратно коснулась рукой ее щеки, чтобы убедится, что она теплая. На что Оливия среагировала и открыла глаза.

— Лили? — тихо спросила она.

— Да.

— Ты такая теплая.

— По сравнению с кафельным полом-то?

— Что-то случилось? Ты почему плачешь?

— Ничего страшного, — она пыталась успокоиться, но слезы предательски лились из глаз. — Ты, главное, не шевелись.

— Это из-за йогурта? — спросила Оливия, но ответа не дождалась. — Прости, пожалуйста. Я домой пришла, жуть как кушать хотела, а в холодильнике кроме него ничего не было. Я там каши тебе сделала, ты же любишь манную?

— Какая же ты дура…

Зазвенел домофон. Лили открыла дверь. Оливию положили на каталку, и тут же она оказалась в руках врачей. Пока ей кололи обезболивающее, Лилит быстро сориентировалась, и достала все ее документы, которые потребуются в больнице, и свои тоже. Когда Оли погрузили в машину, она залезла туда же.

— Простите, я думаю, вам лучше вернуться домой, — протянул парень в белой фирменной одежде, попытавшись выгнать Лилит. Толи врач-стажер, толи медбрат не понятно.

— Я — ее старшая сестра. Я еду с ней! — она буквально выкрикнула это в лицо бедного парня.

Тот лишь пожал плечами и, растерявшись, странно кивнул.

По пути Оливия то просыпалась, то вновь теряла сознание, а врачи вокруг нее носились, поставили ей капельницу, подключили к каким-то приборам, на которых можно было видеть, как бьется ее сердце. А Лилит все смотрела на кардиограмму и думала: «Вот она, ответственность эта». Не будь она старшей сестрой,