Раб моих желаний - Джоанна Линдсей

Велико же было его изумление, когда на следующий день Милдред пришла не с едой, а с одеждой и ключами от цепей. И она пришла по приказу своей леди, если верить ее словам.

— Все хорошо, я нашла ключ, сударь, поскольку моя леди хочет, чтобы вы бежали, и это надо делать сейчас, пока ее брат в городе. — Она вынула кляп.

— Брат? — Уоррик припомнил мужчину и его ревность. — Я думаю, не кровный.

— Нет, упаси нас Господь, — отвечала она, не глядя на него, поглощенная возней с кандалами.

— А если она не зачала ребенка? Вы будете искать еще кого-нибудь?

— И это не твоя забота, сударь.

— Тогда объясни мне, зачем нужен ребенок. И мой ребенок? Я могу, наконец, это узнать?

Милдред удивилась, она была уверена, что Ровена все объяснила. Служанка пожала плечами.

— Почему бы и нет? Чтобы обеспечить это место. Она вышла замуж за лорда Киркбурга, но он умер в тот же день. Будет считаться, что этот ребенок — его.

А, он должен был догадаться. Ведь Киркбург — большое владение, включающее город. Он же видел крепость из города, но не зашел туда, чтобы не встречаться с местным лордом и не объяснять, зачем сюда приехал. Его эскорт из тридцати человек мог вызвать тревогу, поэтому он отослал его вперед. Все, чего он хоте;), — это постель и баню, для чего вполне подходила гостиница. Ему не приходило в голову, что новоиспеченная вдова решит сохранить за собой собственность мужа любой ценой.

Милдред отомкнула последнюю цепь. Уоррик осторожно опустил руки, мускулы отчаянно болели. Он стиснул зубы от боли. Без кляпа во рту было даже как-то странно. Он не стал дожидаться, пока боль уйдет совсем, и наклонился взять одежду, которую принесла Милдред. Одежда была из грубой шерсти и поношенная до невозможности, по крайней мере прикрывала его широкие плечи, хотя и оказалась коротка. Сапоги были матерчатые и, хоть с трудом, но налезли на него.

Он ничего не сказал по поводу непрезентабельности одежды. Его занимала только одна мысль.

— Где она?

— Нет, — Милдред поспешно отошла к двери. — Если ты попытаешься причинить ей вред, я немедленно подниму крик.

— Я хотел бы просто поговорить с ней.

— Не правда, сударь. Твои глаза говорят иное. Леди просила меня помочь тебе бежать, потому что не желает твоей смерти, но она не хочет тебя видеть. Если ты вернешься опять, лорд Гилберт убьет тебя. Это ясно, как день.

Он посмотрел на нее долгим взглядом. Его желание добраться до этой девки, которая, может быть, уже носит его ребенка, боролось с желанием получить свободу. И он не знал, сколько человек сбежится, если Милдред поднимет крик. Ладно, решено.

— Хорошо, но мне нужен меч, моя лошадь…

— Ты сошел с ума? — прошипела она. — Пойдешь так, как есть, чтобы быть незаметным. Люди, которые тебя схватили, конечно забрали твои вещи себе. Идем. Я проведу тебя к выходу. У нас мало времени.

Он последовал за ней, отмечая по пути количество солдат и расположение укреплений. Он почти уже решил остаться, когда увидел, как мало людей выделено для охраны крепости.

Ясно, что братец увел почти всех воинов. Киркбург можно взять сейчас за один день, и Уоррик собирался доказать это не позже, чем на следующее утро.

— Удалось.

— Я знаю, — бесстрастно сказала Ровена, отворачиваясь от окна. — Я смотрела, пока он не скрылся в лесу.

— У меня нехорошее предчувствие, — сказала Милдред, тяжко вздыхая. — Нам надо было подождать.

— Нет, Гилберт сказал, что не уедет отсюда, пока не будет уверен насчет ребенка. Его армия под Туресом, и там не ожидается в ближайшее время особых сражений. Сегодня первый день, когда он отлучился, и, возможно, последний. Как ты думаешь, часовой ничего не заметил?

— Он спит.

— Я все равно больше не смогла бы, даже если бы он оставался здесь. Я ведь сказала тебе вчера вечером. Больше не могу.

— Ах, моя детка, я знаю, это тяжело…

— Тяжело? — оборвала ее Ровена с жестким смешком. — Это дурно, очень дурно! И я больше не могу причинять зло одному, чтобы спасти другого. Я сделала это вначале, чтобы показать Гилберту, что подчиняюсь ему. Но потом… потом мне не надо было так поступать. Убедив Гилберта, что он не должен при этом присутствовать, я все же продолжала в точности выполнять все, что он приказал, хотя если бы я хоть на миг задумалась…

— Почему ты коришь себя? — спросила Милдред. — Ты даже не получила никакого удовольствия, а он получил, и не однажды.

— Нет, это невозможно. Как он мог получить удовольствие, когда так ненавидел меня? Милдред, он все время сопротивлялся. Ему было ненавистно то, что происходило между нами, ненавистна я. Ох, уж эти глаза! — Она поежилась. — Я не смогла бы больше. Я не смогла бы, даже если бы моя жизнь зависела от этого.

— Но если твой план не сработает?

— Должен. Гилберт не узнает, что он бежал. Он будет думать, что я все еще посещаю его по ночам. А когда я буду уверена в своей беременности, то скажу ему, что отослала мужика. Гилберт не посмеет меня наказать, потому что будет бояться за ребенка. И потом, для его планов не важно, останется ли тот человек в живых. Он сам сказал, что никто не поверит виллану, что это его ребенок.

— Я не уверена, что он виллан — с сомнением проговорила Милдред.

— Ты заметила его надменность, да?

— Он сказал, что с ним был оруженосец, которого убили.

— О, Боже, еще одна причина, из-за которой он должен ненавидеть меня. — Ровена вздохнула. — Так он из захудалых рыцарей. Думаешь, он скажет кому-нибудь, что с ним здесь приключилось?

— Нет, никогда, — уверенно ответила Милдред.

— Значит, мы можем не беспокоиться, что он поднимет шум — даже если будет ребенок. Мо будет ребенок или нет, а Гилберту мы скажем, что все в порядке. Тогда он уедет на войну с этим проклятым Фулкхестом — может быть, они перебьют друг друга. И, как только он уедет, мы тут же бежим. Я привезла сюда все мои платья, очень дорогие. Город рядом, нам дадут приличную цену за них. Мы призовем своих вассалов, чтобы освободить мать из крепости Эмбрея, пока Гилберт под Туресом; а затем уедем во Францию, ко двору Генриха.

— Гилберт не обрадуется, потеряв Киркбург и тебя.

— Ты думаешь, меня это заботит? — ядовито сказала Ровена. — После всего, что он сотворил, меня меньше всего волнует его радость, в чем бы она не заключалась.

Гилберт только вернулся из города, где нанял еще троих всадников и четверых пехотинцев. Тут ему принесли сообщение, которое привело его в сильнейшую ярость. Ровена злорадствовала, видя все это со своего места, где занималась вышиванием.

Она спускалась в большой зал на несколько часов каждый день и могла, таким образом, сообщать всем, что лорду Годвину уже лучше, но он все еще очень слаб, чтобы покидать свою комнату. Гилберт рассудил, что так лучше. Когда придет время, он скажет, что у старого лорда был приступ и он умер.