Голод. Нетолстый роман - Светлана Павлова

стиля жизни. Подмеченные у человека пыльные ботинки или грязные волосы не делают его неряхой как таковым. А описание «толстый» нанизывает ещё десяток стереотипов: ленивый, безвольный, добрый, мягкохарактерный, уютный, «хорошего человека должно быть много».

Как-то раз я прочитала, что более половины участниц одного эксперимента, анализирующего РПП, предпочли бы закончить жизнь под колёсами грузовика, лишь бы не потолстеть. А две трети подтвердили, что лучше быть среднего ума или глупой, но только не толстой[15].

Полагаю, по этой же причине уже упомянутый выше Даня, сумевший взять себя в руки, перестать торчать, получить американскую «визу таланта», переехать с двумя котами в Нью-Йорк, подружиться с творческим бомондом в Сохо и даже взять автограф у Джареда Лето, не рассказывает ни о чём из этого в своих соцсетях, зато ежедневно выставляет фото в духе «до/после». В «до» слезший с наркотиков Даня растерял былую заостренность скул. В «после», очевидно, подсел на кое-что новенькое – кето-диету, благодаря (благодаря?) которой скинул 17 килограммов. На его проводах в аэропорту было невыносимо сложно его обнимать. Тело Дани больше не пахло смесью пота и «Comme des Garçons». Оно воняло ацетоном[16].

На внутренних допросах я часто спрашиваю себя: талант или худоба? Нобелевская премия или худоба? иметь столько денег, чтобы никогда не ходить на работу, или худоба? встретить любовь своей жизни или худоба? умереть или худоба?

Ответ всегда один и тот же, за исключением вопроса про смерть. Получается, единственное, чего я боюсь больше набора веса, – это конец жизни. Высоковатая ставка, не правда ли?

Как-то раз мы ездили с подружками в Рим. И кажется, ни одна из его достопримечательностей не имела шансов остаться в моих воспоминаниях. Те немногие вопросы, которые интересовали меня в этой поездке, были: куда и когда мы пойдём есть? Я внимательно вслушивалась в обсуждаемую девочками программу дня, переживая, а успеем ли мы поесть между музеем и шопингом, и всеми способами делала вид, что мне это интересно. А в обсуждении ресторанов – напротив – не принимала участия. Типа мне всё равно.

В их компании я ела мало. Это порождало шутку, что я как птичка. Мне нравилась эта шутка, и я продолжала цедить чёрный кофе. Они же не стеснялись заказывать по два-три блюда, давали друг другу попробовать, расстёгивали пуговицу на штанах. Но то, чем они поражали меня больше всего, – они не доедали, не доедали никогда. Я смотрела на оставшиеся в их тарелках куски пиццы, половины порции пасты, едва тронутые десерты, надкусанный хлеб и не могла взять в толк. Как? Как это возможно?

Я не выходила из номера, не выпив пяти таблеток шунозенида – чтобы с лица сошла отёчность и проявились скулы. Одним утром от количества принятых мочегонных моё давление упало так сильно, что я не могла стоять на ногах. Собственно, по этой причине мы и не встретились с папой римским. Единственное приобретённое моё знание из межрейсовой стыковки в Праге по пути в Италию заключалось в том, что Кафка сидел на растительной диете. А единственное воспоминание из пересадочного дня в Белграде ограничивается тем, что по завершении перформанса «Ночной переход» Марины Абрамович и Улая, последний похудел то ли на 10, то ли на 8 килограммов[17].

Я не носила короткие рукава, но носила макси. Я не ходила в бассейн, ссылаясь на месячные. Я сбегала с общих увеселений, чтобы зайти в ближайшую пиццерию и обжираться там тестом до потери сознания, а потом выблёвывать его в ближайшем туалете.

Обсессия диетой развилась у меня до такой степени, что через её призму я начала смотреть на всё. Беременность – круто, наконец-то можно не втягивать живот. Понос – супер, будет отвес. Реанимация – кайф. Три дня не буду ничего есть.

Всё расписание жизни детерминировано весом, диетой, расписанием спортивных тренировок и им же подчинено. Я отказываюсь от рекламодательских пресс-туров из страха, что в поездке потеряю контроль и обожрусь как свинья. (Кстати, почему, если люди говорят «обожрусь», то непременно как «свинья»? Коты вот, кажется, тоже едят вдоволь.) Я провожу дома майские праздники и пропускаю поездки на шашлыки. Я живу на черновик, потому что настоящая жизнь начнется тогда и только тогда, когда мой вес составит N килограммов.

Я начинаю худеть… всегда. Каждый понедельник, каждое первое число месяца, каждое последнее число месяца – чтобы сломать стереотипный паттерн, в дату с красивым узором цифр.

Я срываюсь… всегда. Еда и вина – это неразрывная связка. А после срыва наказываю себя изуверскими голодовками, километровыми кроссами, внутренними зароками. Сегодняшний: «Поправишься, в ипотечной квартире начнётся пожар».

Моё ноу-хау – фотографировать себя без прикрас, в самом невыгодном ракурсе, с опухшим после сна лицом и ставить это фото на заставку, пока не будет отвеса. Когда я рассказала об этом терапевту, та спросила меня: «Вы можете представить себе, что советуете делать подобное человеку, которого вы любите?» Я ответила, что представить сложно, ведь мне в сущности не с кем поговорить.

Голодовка не помогает, не помогает никогда. Вот сочник орёт из холодильника, и сопротивляться этому нет никаких сил. Я делаю себе маленькую скидку, отщипываю кусочек, отправляю в рот. Я закрываю холодильник сильным нажатием, также плотно закрываю дверь на кухню, иду в комнату, ложусь на диван, накрываюсь одеялом. И всё равно слышу, как сочник зовёт меня. Я зажимаю уши и глаза. Я пытаюсь отвлечь себя: книгой, сериалом, мастурбацией, отдиранием заусенцев, скроллингом красивых женщин в инстаграме, а следом – товаров на «Озоне».

Мне ничего не помогает, я снова иду к холодильнику – кажется, единственному месту в мире, где чувствую себя в безопасности.

«У тебя жопа как сундук, не жри, ты же девочка», – в голове заскакала фраза словно из глупого рекламного слогана времён детства. Чистота – чисто тайд. В животе ураган – принимай эспумизан. Овип локос. Россия – щедрая душа. Сделай паузу – скушай «Твикс».

Нет, не кушай.

Не жри вообще.

Жопа – сундук.

Эти слова прорывают ткани времени. Мне снова пятнадцать, я впиваюсь зубами в сочник, как делала это, пока не боялась поправиться. Но всё-таки останавливаюсь на половине. Я хвалю себя за наличие воли, но на всякий случай выбрасываю сочник в помойку. Выхожу из кухни, но возвращаюсь через две секунды: я крошу сочник и размешиваю его с мусором – тончайшей спиралью картошки, которую умею делать только я, объедками, серыми облаками пыли из фильтра пылесоса. Я делаю так, потому что давно растеряла остатки брезгливости и недавно ела орехи, которые рассыпала на офисный пол. Мастурбация, чай, две серии «Секса в большом городе», «Озон», «Озон», «Озон», минус 1763 рубля. Снова иду на кухню, выдираю из ведра заполненный на четвертинку мешок, иду по этажу с отставленной под прямым углом рукой, отправляю его в жерло мусоропровода.

Я мою руки семь раз, вытираю до боли кожи. С грохотом ставлю джезву на плиту. Вода шевельнулась под газовым пламенем. Контроль. Контроль. Контроль. Не допустить извержения. Не допустить кофейной жижи на плите.

Кофе наконец закипает по краям, а вместе с ним – я.

Я плачу.

Я понимаю, что, находясь в трезвом уме и памяти, свихнулась в край.

Re: просто здравствуй

Доброе утро! Как справляешься с ТРУДНОСТЯМИ?

Перевела тебе на карточку 500 руб. и на телефон 100. Просто так.

Прага отличная. Только бы ещё пояснения были бы к этим снимкам. И людей маловато. Почему ты не фотографируешь чехословаков? А ты слишком легко одета.

Хотела тебя поздравить «В контакте», А ты от меня закрылась! Жаль. А здесь я не умею оформлять поздравление.

Всего хорошего!

Re: просто здравствуй

Привет, ба!

Чехо – как ты говоришь – словаков сфоткать не успела: в Праге была коротенькая пересадка.

С ТРУДНОСТЯМИ я никак не справляюсь. Читаю книги, хожу на балет, смотрю сериал. Короче говоря, делаю так, чтобы о ТРУДНОСТЯХ не думать.

Спасибо тебе за деньги! Очень выручили в последний раз. Ты – моя фея.

Контакт я закрыла, потому что пишу там матом и выкладываю откровенные фото. Ты расстроишься на такой смотреть, но и переставать я не хочу.

Так что, мне кажется, взаимоуважение и компромисс.

Люблю.

Эта статья называется «Один раз отрежь».