Вход не с той стороны - Александр Башибузук

— Я действительно что-то типа этого и подумал. Боюсь, моя биография не такая интересная. Служил в армии. Десантник. Воинская специальность — снайпер. Не воевал. Спортом занимался. Много и разными видами, но ни в чем ничего пристойного не достиг. Хочу сказать, что я не чемпион мира, так, по мелочам. Хотя смог бы, наверное. Просто не захотел. Живу в Москве. Семья была. Детей нет. Работа есть, но совсем не героическая. Переводчик я. Охотник и рыбак, не фанатичный. Летел в турне по Юго-Восточной Азии. Надоело все до чертиков, потому и поехал, в надежде на новые эмоции и приключения. Ты ешь, а я пойду сухой травы натаскаю, и дровишек. Дело уже к вечеру. Как солнце за гору зайдет, тут сразу темно станет.

Мне совсем не хотелось изливать душу Гертруде, и я постарался прекратить разговор. Что я буду рассказывать… как от тоски выл и бухал?

— Ты уже подумал, как мы будем ночевать, и, самое главное, где? — поинтересовалась девушка, с обычной для нее ехидцей.

— В первую очередь. Ты на дереве, а я, с пушкой наперевес, всю ночь буду маршировать вокруг и орать: «Все спокойно, моя госпожа».

— Тупой мужской и тем более русский юмор. Идем, я тебя научу шалаш строить, — Герда изящно поднялась, на мгновение засветив все свои прелести.

— Ага. Кто кого еще научит. Эстонский юмор гораздо острее. Рассказать тебе анекдот про двух эстонцев и рождество?

— Пошел в задницу… шовинист и черносотенец. Коммуняка и оккупант. Сбегай, принеси мои кроссовки. Трава колется.

— Трусики захватить? Смотри, а то и туда какой-нибудь оккупант заберется.

— Тебе это точно не светит. Иди, принеси кроссовки…

Довольно дружески препираясь, хотя честно говоря, и не во всех случаях дружески (эстонка обладала весьма странным чувством юмора), мы набрели на небольшую пещерку. Вход напоминал большую дыру, но в пещере было сухо, и мы отлично помещались, даже можно было стоять в полный рост. За час натаскали туда громадную охапку травы и сена и устроили довольно приличное место для ночлега. Я присмотрел несколько громадных шаров местного перекати-поля, с такими ужасающими зазубренными шипами, что их было страшно даже в руки брать, и планировал на ночь забаррикадировать ими вход.

Остаток дня я потратил на кулинарные эксперименты. Кушать будет хотеться и завтра. Жареного мяса осталось всего около килограмма. Я его завернул в листья и припрятал в глубокую щель в скале, в надежде, что до утра оно не стухнет. Оставалась еще туша ящера, и я нарезал еще мяса, сколько получилось, попластал его на тонкие пластинки, чуток притрусил остатками соли с перцем и развесил на ветерке на просушку, впрочем, без особой надежды на успех — руководствуясь только примером путешественников Луи Буссенара и Жюля Верна. Они это делали играючи и сушили мясо даже без соли. Герда наблюдала, подбадривая ехидными замечаниями, пока не довела меня почти до белого каления. Я смолчал. Ну, не будешь же с ней драться.

Темнота навалилась практически мгновенно, и пришлось убраться в пещеру.

— Дежурить ночью будем? — поинтересовался я. Мое состояние было на грани полуобморочного от усталости, и я спросил только для очистки совести, надеясь благополучно проспать всю ночь под защитой колючек. Ответа, однако, не получил, Герда, благополучно скрутившись в калачик на куче сена, спала. Вот и молодец.

Вообще в ней причудливо сочетались довольно серьезная боевая подготовка и удивительная беспечность. Столь популярное на западе гендерное равенство и капризы, присущие обыкновенной женщине, не избалованной феминизмом и прочей ересью, нордическое спокойствие и явно не нордические ехидство и язвительность. В общем, много чего еще соединялось, и я так и не смог ответить самому себе, комфортно мне с ней или нет. В одном я был уверен: эстонка меня очень и очень заинтересовала, если не сказать больше. Я поразмышлял на эту тему и под треск, судя по звуку — исполинских сверчков, или цикад, или чего тут еще водилось, буквально провалился в сон.

Ночью ничего не случилось. Монстры и прочие чудовища в пещерку не ломились. Соседка не храпела, положить голову на плечо и закинуть ногу не пыталась, так что я на удивление хорошо выспался. Проснулся с рассветом, бодрый и отдохнувший, а окончательно пришел в себя от топота и вскриков за пределами пещеры. Гертруды рядом не было, впрочем, как и колючек на входе. Я нашарил ствол и вылетел из грота, готовый спасать и защищать непутевую эстонку от злодеев и чудовищ. И сразу же чуть не упал, тело отказывалось повиноваться. Болели не только мышцы, но и кости, вчерашние забеги давали о себе знать. Слава богу, чудовищ и прочих не оказалось. Топала и взвизгивала Гертруда, изображая шаолиньского монаха, мотыляя во все стороны своим копьем. Справедливости ради отметил, что изображала очень качественно. Понять, в каком стиле она работает, я не смог, что-то совсем экзотическое, но по скорости и четкости выполнения упражнений было видно, что Герда мастер. На мое появление она никак не отреагировала, и я, подавив в себе желание тоже повыделываться, побоксировать, например, или поотжиматься, а честно говоря, ввиду полной невозможности организма к каким-либо физическим упражнениям, потоптался на месте и побрел умываться, стараясь не показывать печальное состояние мышц. Заметив несколько упитанных рыб, я решил изобрести способ их поймать, но прежде соорудить завтрак. Через несколько минут я, не сдерживая себя, орал и матерился, распугивая птичек в роще. Жареного мяса, как и сушеного, не оказалось. Совсем. Вообще ничего. Как корова языком слизнула. Неизвестные воры стащили даже листья, в которые мясо было завернуто.

— Чего орешь, как Ленин на митинге? — поинтересовалась Гертруда, закончив свои упражнения.

— Мяса нет. Завтрака нет. Воры. Найду — поубиваю! — четко выговаривая слова, ответил я, взбешенный до предела, если и вовсе не вышедший за него. — Где теперь нам мясо брать?

— Фруктов пожуй. Полезней будет, — невозмутимо посоветовала Герда и, на ходу разоблачаясь, проследовала принимать водные процедуры.

— Сама жуй… рыба хладнокровная… — ругнулся я и направился к трупу ящера.

— Сам дурак… — донеслось мне в спину.

С туши при моем приближении взлетели несколько небольших птиц, по всем признакам подходящие под определение падальщиков или стервятников. На ящере роилась еще туча мух, крупнее земных раза в два, и здорово пахнуло запахом разложения.

— Сука, — только и смог сказать я и твердо решил скинуть падаль с обрыва, для чего пошел мобилизовывать эстонку.

Герда на этот раз изображала русалку, только коротко стриженую и слегка перекачанную.

— Вылазь. Ящерица, от которой я тебя вчера спас, завонялась. Поможешь мне, — хмуро заявил я, не ожидая в ответ ничего, кроме кучи ехидства и горы презрения.

— Маломощный какой-то мне попался спаситель. Посиди на бережку, обсохну и пойдем. А лучше пока сходи, нарви фруктов. Чего пялишься? Красивая? Низменные чувства бурлят?