Остров и окрестные рассказы - Горан Петрович

Супруги обернулись и посмотрели на него одновременно с удивлением и сочувствием. В последнее время люди именно так смотрят на окружающий мир, подумал господин Павле и улыбнулся в надежде, что выражение его лица отразится на лицах собеседников.

— Она воет, — сказал мужчина, не отводя взгляда, а его жена опустила глаза к земле, из которой бессмысленно торчало их белое здание.

— Воет? Неужели она так плохо поет?! — снова прокричал господин Павле, на этот раз изумленно; теперь его улыбку вызвала мысль, что нынешняя молодежь бывает беспощадной без всяких на то причин.

— Нет! Она не поет! Она причитает! — повторил мужчина, щедро используя восклицания и рубленые жесты.

Вероятно, ему просто не нравится песня, сообразил господин Павле. Музыку, которую слушает он, не любят его дети, а внуки не будут любить музыку детей. Как это глупо!

— Молодой человек, даже если кто-нибудь плохо поет, не стоило бы говорить, что он воет или причитает! — господин Павле и сам удивился силе своего упрека.

И тут же пожалел об этом. Может быть, соседи недовольны, что он мешает им наслаждаться пением? Лучше бы ему вернуться к рукавам неба. Там, наверху, снова весело подрагивал поплавок. Вынырнула скала первого месяца. Вокруг нее кружила плотная пена. Мужчина печально улыбнулся.

— Нет, уважаемый сосед, эта женщина не поет. Она причитает. У нее муж умер, — ответил он, на этот раз медленно, старательно и аккуратно артикулируя, словно боялся, что может попасться слово, из которого, стоит неосторожно прижать его зубами, брызнет яд.

— Оплакивает, — сухим голосом вмешалась его супруга.

— Оплакивает?! Умер муж?! — повторил господин Павле.

— Да, — ответил мужчина и опустил голову, так же как и его жена, считая этот факт, видимо, чем-то позорным, чем-то, чего нужно стыдиться, и очень стыдиться.

Господин Павле посмотрел на здание, в окне которого по-прежнему была видна та женщина. Потом на небо. Ползущие вверх по течению раки уже исчезли, двигаясь вслед за послеполуденным отливом. Можно было распознать и первые отмели созвездий. Травы, ставшие темно-голубоватыми, теперь скрывали местонахождение свинцового грузила Перелетная птица в поисках места для ночевки опустилась на поплавок. Под ее тяжестью он ушел под поверхность небесного свода. Кончик удилища слабо вздрагивал в такт ритмичному дыханию птицы. Господин Павле подумал, что этого не может быть. Конечно же нет, повторял он про себя.

— Вовсе нет! Эта женщина поет! — проговорил он наконец очень громко и решительно, но по его глазам было видно, что он со страхом ждет возражений молодых супругов.

Мужчина и женщина обменялись взглядами. К счастью, они ничего ему не ответили.

Леска снова начала натягиваться

Словно из далекого путешествия, устало вернулся господин Павле в свое кресло. Снова взял в руки удилище. Хотя у него не было обыкновения рыбачить по ночам, он решил забросить еще раз. От ловкого движения поплавок подпрыгнул. Перелетная птица вспорхнула в темноту. Грузило снова ушло под воду. Леска натянулась. С огромного небесного свода на лицо одиноко сидящего на балконе рыболова брызнула пара капель. И пока вокруг поплавка сгущался венчик из лунной пены, господин Павле обнаружил, что эти капли стекают по его щекам, как пара слезинок.

Бюст и зерна, рассыпанные вокруг него

В соответствии с официальными архивными документами, подтвержденными семейными реликвиями, открытками, фотографиями, а также завернутыми в вощеную бумагу или поставленными в закатанных банках на подоконник преданиями, первый памятник в городе установили в конце прошлого века. Это был бронзовый бюст родоначальника династии, испытанный способ увековечить заслуги правящей семьи по образцу современного мира. Памятник был скромных размеров, чуть больше натуральной величины модели. Однако вовсе не его размеры неизменно привлекали к себе внимание прохожих.

Бесспорно, бюст был изваян рукой талантливого художника. Он выделил на лице правителя решительность и заботу и вместе с тем умело затенил черты, выдававшие нехватку совести. Отливка была выполнена с завидной точностью в мельчайших деталях, а заключительная обработка — с несомненным терпением и старательностью. Постамент был сложен из слишком молодого песчаника, но облицован перламутрово-серым мрамором. Солнечные лучи особенно шли памятнику. И полная луна любила облокачиваться на него. В осеннюю грязь и летнюю пыль он словно парил над мощеной мостовой. И если рассматривать все в целом, то памятник стал доминантой центральной части города.

Несомненно, особое, продуманное расположение памятника проявлялось и в том, что в ясный день его тень распространялась на целых двадцать шагов вокруг. Так что отражение памятника было гораздо большим, чем можно было бы ожидать. К тому же его очертания были непривычно резкими, в отличие от словно размытых силуэтов других городских строений, возведенных в основном самоучками, из непрочных материалов, без чувства пропорции. Только стройная церковь могла соперничать в размерах и красоте с отражением бюста правителя.

Горожане, конечно же, относились ко всему этому с величайшим уважением. Мимо памятника они проходили как-то скромнее, склонив голову, с определенным страхом, а если и разговаривали, то всегда на полтона тише. И среди подмастерьев, и среди школьников были такие, кто заработал оплеуху за то, «что непристойно ревел как осел прямо в уши нашего князя». А как-то раз одного унтер-офицера даже оправили на гауптвахту за то, что он прошел, не отдав чести памятнику, да к тому же еще и в не по уставу застегнутом мундире. Кроме того, властями был назначен специальный человек, который отвечал за голубей, то есть изгонял их из центра города, чтобы они отправляли свои естественные нужды где-нибудь в другом месте. Порядок следовало соблюдать. От порядка зависит и будущее государства.

Питая уважение к бюсту, горожане с почтением относились и к его отражению. Все прохожие кругом обходили тень правителя. Со временем городские власти уравняли отношение к тени с отношением к династии и порядку. Кроме всего прочего, речь шла и о постоянном источнике дохода, убедительном оправдании взимания многочисленных штрафов. Случалось, что кто-нибудь, задумавшись, случайно наступал на тень, отбрасываемую бюстом. Это влекло за собой арест, привод в участок, допрос, но если нарушитель мог внести соответствующую компенсацию, все заканчивалось к обоюдному удовольствию сторон.

Однажды, правда, все сложилось не столь удачно. Я имею в виду то утро, через два дня после Успения Богородицы, когда самый старший дядя моего деда отправился в город. Он собирался купить соль и для этого нес на продажу мешок зерна. Судьбе было угодно, чтобы мешок развязался как раз возле памятника. На горсть рассыпавшегося зерна тут же слетелись десятки голубей.

— Умышленно или нет, но он подманил птиц, чтобы они нагадили рядом с князем, — утверждал позже свидетель.

— Ага! — вскричал следователь, искренне обрадованный тем, что ему представился случай снова послужить государству. — Записывай, вина доказана.