Следствие сомбреро - Ричард Бротиган

Посреди коридора кошка вспомнила, что забыла поесть. Она любила сжевать пару кусочков сухого корма среди ночи, попив воды.

Кошка вернулась в кухню.

Снова попила, потом принялась грызть кошачий корм, а японка спала в постели.

Юкико отдыхала в пустоте между снами.

Киото исчез.

Скоро его заменит что-нибудь другое.

Губы Юкико слегка приоткрылись, и дыхание тихонько летало меж них.

Ей нравилось смотреть сны, потому что редко снились кошмары. Сны были приятным развлечением. В жизни у нее не бывало ночной бессонницы, потому что Юкико всегда предвкушала, как уснет и посмотрит сны.

Пусть и горюя, она мгновенно уснула в ночь после отцовского самоубийства много лет назад в Сиэтле, и ей в ту ночь даже снились хорошие сны. Ей снилось, что отец не умер, что утром он разбудит ее в школу, как всегда.

Американскому юмористу нужно было куда-то деть ночь, которая разрасталась вокруг в длинноты. Сон его не интересовал. Юморист просто не мог одиноко сидеть в квартире, пока не наступит день. Он так не хотел.

Потом он кое-что надумал.

Подошел к телефону и набрал номер.

Не японкин номер.

Номер стюардессы, с которой юморист годами встречался от случая к случаю. Живя в городе, она часто не ложилась спать подолгу. Она была из тех женщин, которые особо не любят никуда ходить, а любят околачиваться в квартире, занимаясь мелочами, – слушать проигрыватель, или вязать, или найти еще какое крохотное полночное занятие, в самый раз для одиночества в квартире среди ночи.

Может, она хотела сидеть ночами дома, потому что каждые несколько дней летала по всей стране.

Когда зазвонил телефон, она сидела на ковре и читала «Космополитен».

Она знала, что лишь один человек на свете позвонит ей в такой поздний час. Она отложила журнал и проползла по ковру к телефону. Взяла телефон со стола и поставила на пол.

– Привет, сова ночная, – жизнерадостно сказала она.

Она всегда была жизнерадостна.

– Ты чем занята? – спросил он.

– Ничем, – сказала она. – Сижу, читаю про то, как прелестны адюльтеры. Ты в последнее время случайно не женился?

– Нет, – сказал он. – Зачем мне жениться?

– Потому что ты бы тогда гораздо сильнее прельщал одинокую стюардессочку, которая хочет быть девушкой «Космо». В этом месяце нам полагается ложиться в постель только с женатыми.

Он не понял, о чем это она. Он даже не думал, что это смешно, однако выше упоминалось, что он был лишен чувства юмора.

Она широко улыбалась, прижимая к уху трубку. Она понимала, что ничего смешного он в ее словах не видит.

Она очень старалась не расхохотаться.

Он так редко видел смешное – ее всегда забавляла эта ирония.

Ты чем занята? – повторил он.

– Ничем, – сказала она. – Сижу, читаю про то, как прелестны адюльтеры. Ты в последнее время случайно не женился?

В трубке повисла пауза.

Она поняла, что он растерялся.

– Может, заедешь? – спросила она.

– Ладно, – сказал он. – Но сначала – что ты сказала вот только что?

– Я сказала – может, заедешь? – сказала она. – Я ничем не занята. Хотела бы с тобой увидеться. Привези что-нибудь выпить. Хорошо бы вина. У тебя есть вино?

– Да, какое-то есть.

– Вези. Выпьем, поболтаем о прежних временах, а может, новые начнем.

– Через двадцать минут буду, – сказал он.

– Лучше через девятнадцать, – сказала она.

– Ладно, – сказал он. – Постараюсь побыстрее. Белое – нормально?

– Отлично, – сказала она.

Они повесили трубки.

Она широко улыбалась.

Переползла обратно к «Космополитену» и стала дальше читать статью про адюльтер. Ей нравилось, поскольку там не было ни грана смысла.

Она была очень жизнерадостная.

Она приехала из Техаса.

Ее отец был брандмайором в крошечном городке, где однажды три года ничего не загоралось.

Про отца напечатали очерк в журнале «Лайф» с фотографией: отец стоял возле пожарной машины. Машину оплели фальшивой паутиной.

Он широко улыбался.

Он тоже был жизнерадостный.

Наследственное.

Температура сомбреро была теперь -23.

Пока толпа бунтовала себе дальше, шляпа согрелась на один градус. Большинство народу в толпе не знали, почему бунтуют. Когда они прибыли на место, бунт уже разгорелся, а они просто влились, вопя лупя крича тузя громя совершенно нипочему – разве потому, что другие так и делали и, видимо, развлекались вовсю.

Большинство людей в толпе не знали, что в круге посреди бунта лежит сомбреро, и, конечно, им неоткуда было знать, что температура сомбреро изначально была 24 градуса ниже нуля, а теперь растет.

Сомбреро согрелось еще на градус до -22, а через несколько минут до -21. Температура уже росла неуклонно и быстро. Потом она стала -20 и все росла.

–19, и все росла

–18, и все росла

–17, и все росла

–16, и все росла

–15, и все росла

–14, и все росла

–13, и все росла

Температура сомбреро все росла и росла, а бунт все больше ожесточался.

Люди уже лупили друг друга всерьез.

Десятилетний мальчик ткнул палкой старухе в глаз.

–12, и все росла

Двое плачущих людей плакали так долго и горько, что едва стояли на ногах.

–11, и все росла

– АЯ четырнадцать девяносто два! – кричал мэр.

–10, и все росла

Школьница из породы спортивных заводил рассекла губу городскому банкиру. Тот в ответ разодрал девице блузку и ударил в грудь. Затем повалил на землю, пытаясь одним, можно сказать, движением содрать с девицы трусы и расстегнуть себе ширинку.

Далеко он не продвинулся, поскольку (-9, и все росла) владелица салона красоты прыгнула ему шпильками прямо на спину.

Насладиться эффектом ей толком не дали, потому что спустя несколько секунд ее вырубили будильником.

Один человек присоединился к бунту по пути в городскую мастерскую, где собирался починить часы, так что он просто огрел женщину часами по голове. Женщина осела на месте, вогнав тем самым шпильки в банкирскую спину, точно гантель.

–8, и все росла