Следствие сомбреро - Ричард Бротиган

Помощник шерифа изложил свою теорию про летающие тарелки последнему человеку на земле, которому следовало об этом рассказывать.

Сержант оглянулся на помощника шерифа и вздрогнул.

Утолив жажду и перекусив среди ночи, кошка вернулась под бок к спящей хозяйке.

Кошка запрыгнула на постель.

Кошка легла подле хозяйки.

Кошка кратко и методично вылизала передние лапы.

Кошка водила языком, будто скрипичным смычком на медленной пьесе.

Кошка умывалась и мурлыкала.

Едва кошка замурлыкала, Юкико снова начали сниться сны, только на сей раз ей снилась Америка. Ей снился Сиэтл.

И снова: отец ее был невидимым персонажем сна. Он был присутствием, но не имел физического облика. Во сне он был всем, чего не увидишь.

И снова: это был не тягостный сон.

И во сне шел дождь, а Юкико шла под дождем, но дождь был весенний, а не осенний, и в Сиэтле, а не в Киото, и шла она в гости к подруге, а не к отцу на могилу.

Кошка долизала себя и уснула, но не перестала мурлыкать. Она спала и мурлыкала, и пока она мурлыкала, японка видела сны.

Кошачье мурлыканье было мотором, что двигал сны японки.

Тем временем новости о городском мятеже транслировались по радио и в специальных телеобъявлениях. Обеспокоенные граждане, у которых в городе жили родственники или друзья, мчались туда и пытались прорваться внутрь, но полиция выставила кордоны и всех разворачивала.

Были, разумеется, и искатели сенсаций, которых интересовала только заваруха: их тоже разворачивали на кордонах и отсылали назад.

Ситуация разрасталась.

Подтасованная, почти бессвязная версия городских событий уже к тому времени шастала по телеграфным агентствам. Городу оставался час до полномасштабного вторжения СМИ. Затишье перед бурей, что называется.

Через несколько часов медийные командные пункты станут рассылать всякую правдивую и лживую деталь оголодавшему по новостям миру, который будет совершенно околдован городишком на Юго-Западе, где все народонаселение сбрендило и пошло в атаку на военную мощь Соединенных Штатов.

До прибытия Нормана Мейлера[7]оставалось шестнадцать часов.

Выйдя из самолета в городке поблизости, он будет очень усталый.

Полет был долгий и трудный.

– Что тут происходит? – Таковы будут его первые слова, едва он коснется земли.

Два репортера будут ждать его, чтобы взять интервью. Нервные, поскольку молоды и обожают Мейлера.

Затем Мейлер подозрительно их оглядит. Удивится, чего это они берут интервью у него, а не сидят в городе и не пишут о том, что там происходит.

– Вы Норман Мейлер? – нервно спросит один репортер, зная, что перед ним Норман Мейлер. Репортер будет стоять с блокнотом и карандашом наготове, ожидая, когда Норман Мейлер скажет, что он Норман Мейлер, дабы репортер смог это записать.

– Надо работать, – скажет Мейлер и пойдет к машине, которая отвезет его в город.

– Это был Норман Мейлер? – спросит молодой репортер своего коллегу. Даже его коллегу это оттолкнет, и он смущенно отвернется. – Это был Норман Мейлер, – скажет молодой репортер сам себе, поскольку Норман Мейлер уехал, а коллега отвернулся.

«Норман Мейлер», – запишет молодой репортер в блокноте. Вот и все, что он напишет.

Норман Мейлер.

Давайте переведем часы назад, поскольку мы на шестнадцать часов опередили историю. Вернемся к телефонам, что надрываются в городе, пока новости о мятеже транслируются по радио и телевидению: люди звонят друзьям и любимым, желая знать, что происходит.

Звонили сотни людей, но к телефону никто не подходил. По всему городу трезвонили телефоны, но горожане просто плюнули на них, заблудившись в бунтарском безумии, вооружаясь и готовясь к атаке на военную мощь Соединенных Штатов.

Телефоны в городе все звонили, звонили и звонили.

Жуть.

Звонили опять, опять и опять.

Во всем городе никто не подходил к телефону.

В трубках люди слышали только длинные гудки.

Как будто городок покинул это столетие.

До того он изолировался.

Когда голова американского юмориста уже приготовилась погрузиться на дно океана, ей швырнули логику, точно спасательный жилет, и она перестала тонуть.

В голове его внезапно стало очень ясно и связно.

Он встал с пола и пошел в кухню.

Открыл ящик и достал фонарик.

Потом вернулся в комнату, где писал свои книги, и взял лупу.

Да, отныне логика правила его бытием.

Он вновь очень осторожно опустился на колени, поднес лупу к полу и посветил в нее фонариком.

Дюйм за дюймом он медленно исследовал пол.

Словно ребенок-астроном, что шарит по небесам телескопом от «Сирз и Роубак»[8]в поисках новой кометы, которую назовут его именем, потому что она случайно прошмыгнула в его объективе: никто прежде ее не видел, а если и видел, не потрудился упомянуть, полагая, что кто-то другой уже ее открыл.

Единственная разница между ним и астрономом была в том, что астроном искал славы в небесах, а юморист искал японский волос на полу, но испытал то же потрясение открытия спустя секунду, когда увидел волос. Такой простой и одинокий в своем существовании. Юморист поразился, как же не заметил его раньше – до того очевидно лежал волос прямо перед ним.

«Жизнь загадочна», – подумал юморист, очень бережно и счастливо подбирая волос. Так, что крайне затруднительно стало волос уронить.

Иными словами: он взял в свои руки одинокую нить японского волоса.

А тем временем в корзине для бумаг…

два вертолета, один с капитаном, командующим силами полиции штата, другой с губернатором, направлялись к городишке, где воцарилась преисподняя.

Губернатор очень быстро трезвел.

«Я не допущу, чтобы это превратилось в очередную Аттику», – думал он про себя.