Поцелуй мертвеца - Лорел Гамильтон

Его глаза широко распахнулись.

— Боже.

— Хотелось бы вам пустить пулю в их мозги, когда они скованы и смотрят на вас?

Он посмотрел на меня с растущим ужасом в глазах.

— Иисусе. — Он перевел взгляд на вампиров. — Они выглядят как мои бабушка с дедушкой, и дети.

Я обернулась и тоже взглянула на вампиров, Стивенс оказался абсолютно прав. Если не брать во внимание тела тех двоих мужчин и тех двоих подростков, что мы убили, они все походили скорее на детей, стариков, и мамаш, таскающих своих детишек по различным секциям. Я никогда прежде не видела сборища вампиров в одном месте и в одно время, которые выглядели бы обыденней. Даже в Церкви Вечной Жизни, вампирской церкви, не встретишь такого количества пожилых и детей. Никто не хочет оказаться запертым в теле подростка или пенсионера; в первом случае — это было слишком рано, во втором — слишком поздно, чтобы мечтать о вечной жизни в телах, что сейчас сидели на полу.

Я наклонилась к Зебровски и прошептала:

— Я никогда не видела так много пожилых вампиров и детей в одном месте.

— И что это означает? — спросил он.

— Не знаю.

— Для эксперта по вампирам ты чертовски многого не знаешь, — произнес Ульрих.

Хотелось бы с ним поспорить, но не могла.

Не только вампиры наблюдали за мной, пока я, вооруженная до зубов расхаживала по помещению. Кто-то пробормотал:

— Кем она себя возомнила? Рэмбо?

Я не стала оборачиваться, чтобы проверить, кто это сказал — не имело значения. Я была девчонкой и у меня были лучшие смертоносные игрушки в этой комнате. Оружейная зависть — паршивая штука.

— Она Палач, — ответил светловолосый парень-вампир.

— Они все палачи, — парировал Стивенс. Его напарник пихнул его локтем в бок; с пленными не вступают в беседу, особенно если они вампиры.

— Нет, Анита Блейк — одна из той горстки охотников на вампиров, которым мы дали прозвища; она стала Палачом задолго до остальных. — Он изучал мое лицо своим серьезным серо-голубым взглядом. — Мы даем прозвища только тем, кого боимся. Она Палач, и наряду с тремя остальными они Четверо Всадников.

Я услышала, как Стивенс набрал воздуха в грудь, но затем помедлил. Он явно собирался что-то сказать, но вероятно его остановил Ульрих, поэтому я ответила за него:

— «Палачом» не называли ни одного из Всадников Апокалипсиса.

— Ты единственная, кто удосужился двух прозвищ, — ответил парень.

— Дай угадаю, я — Смерть, — не то чтобы спросила я.

Он слишком пафосно покачал головой и произнес:

— Ты Война.

— Почему? — удивилась я.

— Потому что ты убила больше нас, чем Смерть.

Я не нашлась, что на это ответить. Я хотела спросить, кто были те другие маршалы, но подозревала, что Смертью был мой старый добрый друг Тэд Форрестер, а он заработал это прозвище задолго до того, как у нас у всех появились жетоны, и многое из того, что он делал, чтобы заработать себе это имя, выходило за рамки закона. Я не была уверена, насколько хорошо был осведомлен светловолосый вампир, или же скольким он готов поделиться. Чтобы предсказать, что он скажет дальше, парень слишком неадекватно себя вел.

Женщина, больше похожая на чью-то моложавую бабулю, чем на вампиршу, спросила:

— Почему Вы нас не убили?

— Потому что в этом не было необходимости, — ответила я.

— Другие офицеры хотят, чтобы Вы это сделали, — вклинился блондин, которого пытался подрихтовать Биллингс.

— Вы не кормились, а значит, не вы пили кровь полицейских. Соответственно вы их не убивали.

— Мы наблюдали, — сказал он, — значит по закону, мы так же виновны в этом, как и те, кто попробовал их.

— Хочешь, чтобы я тебя пристрелила? — нахмурилась я, глядя на парня.

Он кивнул.

— Почему? — еще сильней нахмурилась я.

Он вздрогнул и опустил взгляд, чтобы я не могла прочесть выражение его лица.

— Ты зло, и твой Мастер тоже, — высказала бабуля.

Я взглянула на нее:

— Это не я вырвала голыми руками глотку тому мужчине, который, всего-навсего, пытался помешать вам обратить в вампира пятнадцатилетнюю девочку против ее воли.

В ее глазах на мгновение отразилось сомнение, но она продолжила:

— Девочка хотела быть одной из нас.

— Она бы передумала, — ответила я.

— Пути назад не было. — Бабуля, качавшая головой, выглядела весьма зловеще.

— Именно так и говорят насильники на свиданиях: «Раз согласилась на свидание, то поздно отбрыкиваться от секса».

— Как смеешь ты нас сравнивать с этим? — Она выглядела шокированной, будто я влепила ей пощечину.

— Принуждение кого-то стать вампиром против его воли — это изнасилование и убийство в одном флаконе, — отрезала я.

А парень спросил:

— Ты и правда в это веришь?

— Верю.

— И при этом сама греховодишь с Принцем этого города, — упрекнул он.

— Греховожу? — переспросила я. — А ты старше, чем выглядишь.

— Разве ты не можешь определить мой возраст? — парировал парень.

Я задумалась, чуть применила силу, и ответила:

— Ты мертв лет как двадцать, отсюда и стрижка восьмидесятых.

— Мне не хватает сил отрастить волосы после смерти, в отличие от приближенных к тебе вампиров. Твой Мастер ворует у меня, у всех нас энергию, используя ее, чтобы лечить своих людей и отращивать свои длинные, черные кудри ради тебя.

Я знала, что Жан-Клод подпитывался от своих последователей и отдавал им силу обратно, но я никогда не задумывалась, как этот обмен энергией может сказываться на второй стороне этого уравнения. Что если Блонди прав? Правда ли Жан-Клод отбирал у них силу, чтобы отращивать для меня свои волосы, в то время как они могли бы использовать ее, чтобы исцелять свои раны, и отращивать себе волосы? Так ли это?

— Ты не знала, — констатировал он.

— Она знала! Все она знает! — выплюнула бабуля. Ее голос дребезжал от злости, за которой скрывалась нить страха подобно щепотке пряностей в пироге. Я взглянула на нее, и что-то, что она должно быть увидела на моем лице, заставило ее заткнуться и усилило скрытый в ней страх. Неужели она настолько меня боялась?

— Анита, фургон вернулся. — Ко мне подошел Зебровски. — Нам нужно сопроводить их.

Я кивнула и осознала, что совершила ошибку новичка, позволив плохим ребятам заболтать меня настолько, чтобы зародить во мне семя сомнения в людях, которым я доверяла. Говорят, если слушать дьявола, он врать не будет, но и правды тоже не скажет. Блонди дьяволом не был, совсем наоборот, но он излагал правду такой, какой видел ее он, я же расспрошу Жан-Клода сегодня ночью, по возвращении домой.