Уступить искушению - Кэрин Монк

— Нет, — прошептала она, поднимая глаза, и замотала головой.

— Мадемуазель, — произнес Жюльен тихим голосом, подходя к ней и опускаясь на колени. Его рука коснулась ее плеча.

— Нет! — Жаклин вскочила с кровати и бросилась к окну.

Она стояла перед покрытым изморозью окном, обхватив себя руками. Сильная дрожь сотрясала ее тело. Было холодно, очень холодно, как и положено в конце ноября. В ее камере тоже было очень холодно. А Антуан так болел, когда его арестовали! Неужели он тоже мучился от невозможности согреться хотя бы ненадолго?

Тихий стон сорвался с ее губ.

— Его казнили? — спросила она, дотрагиваясь до замерзшего стекла кончиками пальцев.

— Не… не успели.

Она смотрела в окно, пытаясь усвоить эти слова. Антуан был нездоров, а холод и отбросы, которыми кормили в тюрьме, наверняка доконали его. Во время ареста солдаты избили его ногами — возможно, он умер от ран и переломов, но это уже не имело значения. Теперь он мертв, и виноват в этом только один человек — Никола Бурдон.

— Почему вы не сказали мне этого вчера? — спросила она, оборачиваясь.

— Потому что вы устали и вам требовался отдых. Очень простой и практичный ответ. Она не может винить его за это — такова его работа.

— Брата можно было спасти? — спросила она, стараясь говорить как можно спокойнее.

Гражданин Жюльен тяжело вздохнул:

— Когда сэр Эдвард сообщил мне, что вы с братом арестованы, я решил освободить вас обоих. Найти место вашего заключения было очень просто, но я никак не мог определить, где находится Антуан. Запись об аресте имелась, но куда его отправили, оставалось неизвестным. Сейчас производится очень много арестов, и довольно трудно вести точный учет.

— Точный учет, — словно эхо повторила Жаклин.

— Я знал, что суд над ним еще не состоялся, и решил поискать в тюремных госпиталях. В одном нашлась запись о некоем Ламбере, но он оказался дряхлым стариком. — Спаситель Жаклин принялся расхаживать по комнате взад-вперед. — Несколько дней назад я принял облик гражданина Жюльена и в таком виде проник в Консьержери, где принялся расспрашивать надзирателей и заключенных о вашем брате — ведь Антуана могли поместить в ту же тюрьму, что и вас. Наконец я нашел свидетеля, который видел, как какого-то человека тащили по коридору в ту ночь, когда вы были арестованы.

Жаклин подалась вперед, прижав руки к груди.

— И что с ним стало? — прошептала она. Жюльен остановился и печально посмотрел на нее.

— Он умер в ту же ночь, и на следующий день был похоронен в общей могиле. — В его голосе прозвучало сожаление, словно он чувствовал себя виноватым в случившемся.

Жаклин покачала головой.

— Нет никаких доказательств, что тот человек говорил об Антуане, — убежденно сказала она.

Жюльен подошел к ней на шаг ближе.

— Увы, мадемуазель, это был он. Заключенный слышал, как один стражник показывал другому дорогое кольцо, снятое с пальца мертвого, — на нем он разглядел узор в виде льва, лисы и птицы.

— Голубя, — прошептала Жаклин. Последняя искра надежды погасла. — Это наш герб, он означает, что власть — это сила, мудрость и мир. — Она повернулась и прижала лоб к холодному стеклу. Ее молодой, красивый, умный брат, всегда такой веселый и нежный, мертв! Они так любили проводить время вместе, когда были детьми! — Это кольцо моего отца, — тихо промолвила Жаклин. — Он отдал его Антуану, когда сидел в тюрьме, и попросил сохранить до того времени, как будет освобожден.

Она снова посмотрела в окно. Антуан мертв. Она тоже должна была умереть, но ее спасли. У нее не осталось ни денег, ни вещей, ни замка, но все это не имело значения. Жизнь — вот ее награда. Теперь ей предстоит решить, как распорядиться этим неожиданным даром.

Решение пришло мгновенно.

— Я хочу, чтобы вы помогли мне убить одного человека, — сказала она, поворачиваясь к своему спасителю.

Он удивленно посмотрел на нее:

— Мадемуазель, поймите, вы не сможете остановить эту революцию в одиночку. Политическое убийство только усугубит ваше положение и приблизит собственную смерть.

Жаклин нетерпеливо взмахнула рукой.

— Я не собираюсь покушаться на Робеспьера, — сказала она, имея в виду главу Комитета общественной безопасности, ответственного за те потоки крови, которые захлестнули Францию. — Хотя, должна признаться, мысль о том, чтобы вонзить ему нож в горло, не раз приходила мне на ум. Моя месть носит более личный характер.

— И кто же ваш враг? — спросил он с любопытством.

— Его зовут Никола Бурдон. — Она едва сдерживала отвращение.

— Тот молодой человек, которой приставал к вам в камере?

Жаклин кивнула.

— Бывший друг моего отца, — с горечью сказала она. — Точнее, он заставил отца так думать. На самом деле он просто никто. Разумеется, ему очень льстило внимание такого великого и могущественного человека, как герцог де Ламбер.

— Судя по всему, мадемуазель, происхождение человека имеет для вас большое значение, — заметил Жюльен.

— Раньше я не задумывалась об этом. Мир, в котором мы живем, устроен Богом, и в нем каждый знает свое место. Я не виновата, что Бог сделал меня дочерью герцога, а не дочерью крестьянина; просто таков ход вещей, и я не отвечаю за то, что другие люди живут в бедности.

Неожиданно Жаклин поняла, что оправдывается и чуть ли не извиняется за свое происхождение.

— Мадемуазель, а вы когда-нибудь видели крестьян? — Казалось, Жюльена заинтересовали ее слова.

— Конечно, видела, — не задумываясь ответила она. — Кем, по-вашему, были эти грязные свиньи, которые засадили меня в тюрьму?

— А до революции? Вы хоть раз покидали замок, чтобы взглянуть, как живут люди, которые арендовали землю вашего отца и регулярно платили вам за это?

Жаклин на мгновение задумалась.

— Вообще-то нет, — наконец призналась она. — Раз в год мой отец устраивал праздник для крестьян. Они приходили со своими семьями, ели, пили, веселились. Мы с Антуаном часто катались верхом по их полям, но никогда не останавливались, чтобы поговорить с ними.

— Вы скакали по полям, вытаптывали побеги и наносили этим людям невосполнимый вред, — как бы невзначай заметил Жюльен.

— Во-первых, это были поля моего отца, а за владельцем остается право ездить везде, где ему вздумается. Во-вторых, не думаю, что стоит брать в расчет несколько побитых колосьев.

Жюльен покачал головой:

— Нет, мадемуазель, стоит, особенно если учесть превратности погоды и постоянно растущую ренту. После того как эти люди выплачивали все, что полагалось вам, королю и церкви, у них оставалось так мало зерна, что приходилось жить впроголодь.