Киоко - Рю Мураками

Мой «ягуар» был припаркован прямо перед дверьми лечебницы. Спортивный автомобиль серого цвета не очень гармонирует со скромным старым зданием, но лично для меня эта картина символична. Я купил эту аэродинамическую тачку зимой, четыре года назад, иными словами тогда, когда обнаружил, что являюсь вирусоносителем. Купил ее, повинуясь импульсу, у меня тогда и прав еще не было. С момента своего приезда в Нью-Йорк из родного Буэнос-Айреса, то есть с семнадцатилетнего возраста, я все время работал как проклятый, всем пожертвовал ради успеха и в конце концов стал управляющим одиннадцати цветочных магазинов и двух ресторанов churrasco.[22]Единственным моим развлечением было раз в месяц сходить на премьеру музыкальной комедии или новой танцевальной постановки. У меня даже появились знакомые среди молодых танцоров. Мои отношения с одним из них, молоденьким перуанцем с бронзовой кожей и черными как смоль волосами, изменили мою жизнь. Он умер через пару месяцев после того, как узнал о болезни. Я заранее был уверен в результате, но все-таки пошел сдать анализы на СПИД и тогда же истратил все свои сбережения на «ягуар». Этот автомобиль еще долго дремал на стоянке у ресторана. Поддавшись уговорам одного из своих друзей, я заглянул в общество волонтеров. Я не люблю ходить в места, где собираются мои соотечественники, общественная деятельность тоже была мне чужда, и, честно говоря, я совершенно ничего не ожидал от визита в подобное заведение.

«Надежда — вещь чрезвычайно важная для любого человека, не только для вирусоносителя или больного СПИДом. Но ее трудно сохранить, и люди, не сумевшие это сделать, становятся настолько подавленными, что уже и не ищут выхода из сложившейся ситуации», — вот что сказал мне консультант.

«Ну и что делать?» — спросил я его.

«По моему личному опыту, — ответил консультант деловым тоном, — надежда обычно рождается в отношениях с другими людьми».

Я оставил свои цветочные магазины и рестораны на попечение заместителя, получил права и стал все чаще наведываться на своем «ягуаре» в общество волонтеров. Я уже не помню, как и когда стал заниматься одним из пациентов, Гийермо, из Венесуэлы. У него был трудный характер, и он все молчал. Я помогал ему каждый день, а два месяца спустя он умер от Pneumocystis carinii.[23]Перед самой смертью он сказал мне вполне отчетливо: «Спасибо, Серхио».

Охваченный печалью и чувством ужасного бессилия, я бросился вон, чтобы глотнуть свежего воздуха. Гийермо был мертв, и он сказал мне спасибо, а я, которого он поблагодарил, я был еще жив и свободно дышал. И все эти факты, вроде бы такие простые, привели к тому, что я рыдал и не мог остановиться.

По-испански надежда «esperanza», и так же называется любимая песня Хосе, сочиненная на Кубе. Хорошо ли, плохо ли чувствует себя Хосе Фернандо Кортес, но он всегда либо тихонько напевает эту песенку, либо слушает ее на кассете. Кажется, когда он жил на Кубе, он все время танцевал ча-ча-ча под эту мелодию.

В день, когда Хосе вновь встретился с этой японкой, возвращаясь с прогулки, он всю дорогу мурлыкал любимую песенку. Теперь он уже не может танцевать, как когда-то, — с этим покончено.

Перед входом в лечебницу, рядом с моим «ягуаром», стоял шикарный лимузин.

Молоденькая брюнетка и негр (по всей видимости, шофер) пытались разыскать на двери звонок. Они не обратили внимания на нас с Хосе. Мы подходили сзади, и они просто нас не заметили.

Я спросил их, чем могу помочь. Брюнетка обернулась, и я понял, что она азиатка. Когда девушка увидела Хосе, лицо ее застыло, и она крикнула: «Хосе!» Это длилось секунду, но выражение ее лица запечатлелось в моей памяти. Болезненное выражение удивления; сила, смешанная с нежностью, и огромная доброта.

Но Хосе испугал ее громкий голос и то, что девушка окликнула его по имени. Он все время боится, что социальные работники придут за ними упрячут в психбольницу. Я вмешался, чтобы защитить его, и спросил:

— Вы знакомы с Хосе?

Девушка, дрожа от напряжения, продолжала смотреть на Хосе пронзительным взглядом.

— Меня зовут Ральф, я шофер и гид. Вчера мы встречались с дядей Хосе, это он дал нам ваш адрес.

У этого Ральфа был чудовищный негритянский акцент. Я уважаю Спайка Ли[24]за то, что он режиссер и поддерживает национальные меньшинства, но не хожу на его фильмы.

— Пабло? — переспросил я.

— Да, — ответил Ральф.

Пабло — старый упрямец, какими часто бывают бедные иммигранты, но он хороший человек, время от времени он навещает Хосе. Я подумал: «Если Пабло дал им адрес, то эти двое не слишком опасны».

— Хосе, ты их знаешь?

Когда я задал ему этот вопрос, Хосе отрицательно замотал головой, весь напрягся и вцепился в мою руку. Казалось, он хотел отстраниться как можно дальше от этих посетителей.

В этот момент девушка сказала пронзительным голосом:

— Хосе, это я, Киоко.

У нее был очень жалкий вид, и говорила она так, словно сейчас разрыдается. Но японочка не заплакала. Киоко не знала, что Хосе потерял память. Чем дальше развивалась СПИД-деменция, тем меньше мог вспомнить Хосе.

Ральф обеспокоенно смотрел на Киоко. Она словно застыла на холодном воздухе ранней весны. Я сказал:

— Зайдемте, я думаю, нам стоит поговорить.

В холле был только Си Юнг, он смотрел по телевизору мексиканские мультфильмы.

Этот старик, тезка гиганта — нападающего Лиги чемпионов бейсбола, был болен СПИДом уже четвертый год, но по-прежнему жил. Ясно, что один лишь вид Си Юнга (кожа да кости, не толще алюминиевых трубок на каркасе стула, где он сидел) вызвал видимое отвращение у Ральфа. Киоко ничего вокруг не замечала. Ее взгляд был прикован к Хосе.

— Серхио, кто эти люди? — спросил Хосе по-испански.

— Они говорят, что знают тебя.

— Да нет, я впервые их вижу. Они не могут быть из бюро социальной помощи?

— Нет, уверяю тебя, Хосе, я тебе сто раз уже говорил: мы тебя не сдадим в психиатрическую больницу, ты можешь оставаться здесь столько, сколько пожелаешь.

— Кто же тогда они такие?

— Если тебя это интересует, ты сам можешь спросить их об этом.

— А, знаю! — воскликнул Хосе с внезапно просветлевшим лицом, — Они, наверное, мои фанаты, а, Серхио?

Хосе забыл свою реальную жизнь, живет в мире иллюзий и считает себя звездой балета.

Нельзя винить его за уход от действительности, ему в этом помогают САД и жизнь в невообразимо трудных физических и моральных муках.