Марли и я: жизнь с самой ужасной собакой в мире - Джон Грогэн

Через полчаса медсестра помогла ей одеться, и мы поехали домой, получив следующие рекомендации: в течение двух недель Дженни нельзя принимать ванну, плавать, пользоваться тампонами, заниматься сексом.

Сев в машину, Дженни прислонилась к стеклу и безучастно уставилась в окно. Глаза у нее были красные, но она не плакала. Я напрасно искал слова утешения. В самом деле, что я мог сказать? Мы потеряли нашего ребенка. Да, мог убедить ее: мы попытаемся еще раз. Мог напомнить, что многие пары проходят через подобное испытание. Но она не желала ничего слышать, а мне не хотелось ничего говорить. Когда-нибудь мы сможем спокойно обсуждать события этого дня. Но не сегодня.

Я ехал домой по Флэглер-драйв, живописной дороге вдоль побережья Вест-Палм-Бич на северной окраине города, где мы только что были у врача, в южную часть, где находился наш дом. Вода переливалась на солнце, легкий ветерок покачивал листья пальм, синее небо было безоблачным. Прекрасный день, но не для нас. Мы оба молчали.

Когда подъехали к дому, я помог Дженни выйти и уложил ее на диван. Затем направился в гараж, где Марли, как обычно, затаив дыхание, ждал нашего возвращения. Увидев меня, он тотчас схватил свою игрушечную замшевую кость и гордо пронес ее через помещение, отстукивая хвостом ритм по стиральной машине, словно палочкой по ксилофону. Он с мольбой во взоре просил меня попробовать отнять ее.

– Не сегодня, приятель, – сказал я, выпустив его через заднюю дверь во двор. Он долго мочился под мушмулой, потом вбежал обратно, глотнул воды из своей миски, разбрызгал воду и буквально полетел по коридору в поисках Дженни. Я закрыл заднюю дверь, вытер шваброй воду, разлитую Марли, и последовал за ним в гостиную.

Войдя в комнату, замер в изумлении. Я бы мог поспорить на свой недельный заработок, что представшая передо мной сцена абсолютно невозможна. Наш необузданный, вечно возбужденный пес стоял у ног Дженни, положив свою огромную голову ей на колени. Хвост Марли неподвижно висел – это было впервые на моей памяти, когда он не вилял, если кто-то из нас его гладил. Собака смотрела на Дженни и тихонько скулила. Жена погладила Марли по голове несколько раз, а затем спрятала лицо в собачьей шерсти и горько, безудержно зарыдала.

Это единение продолжалось долго: Марли застыл как вкопанный, и Дженни прижимала его к себе, словно огромную игрушку. Я ощущал себя наблюдателем, который подглядывал в замочную скважину интимный момент чужой жизни, и не знал, как мне быть. И тут Дженни, не поднимая лица, протянула мне руку. Я сел рядом с женой на диван и обнял ее. Общее горе объединило нас троих.

На следующий день, в субботу, я проснулся на рассвете и увидел Дженни. Она лежала на боку, повернувшись ко мне спиной, и тихо плакала. Марли уткнулся мордой в матрац – он не спал и пытался выразить свое сочувствие хозяйке. Я встал, сварил кофе, выжал сок из апельсинов, сходил за газетой, сделал тосты. Через несколько минут появилась Дженни в халате. Ее глаза уже просохли; она улыбнулась мне, словно говоря своей улыбкой: теперь все в порядке.

Позавтракав, мы решили прогуляться и сводить Марли искупаться. Если идти к океану напрямую от нашего дома, то не удастся выйти к воде из-за наваленных на берегу валунов и длинного бетонного волнореза. Но стоило пройти полдюжины домов на юг, и волнорез уходил в океан, а за ним открывался небольшой пляж с белым песком и прибитой к берегу щепой – прекрасное место для активной собаки. Оказавшись на пляже, я спустил Марли с поводка и помахал перед его носом палкой. Он смотрел на палку голодным взором и не сводил с нее глаз.

– Взять! – крикнул я и швырнул палку как можно дальше. Марли в один прыжок пересек бетонное ограждение, пронесся по пляжу и бросился на мелководье, поднимая фонтаны брызг. Вот настоящая стихия лабрадоров. Это умение заложено в их генах, ведь именно к этому их издавна приучали люди.

Доподлинно неизвестно, где впервые появились лабрадоры, но точно не на полуострове Лабрадор. Эти сильные собаки-пловцы с короткой шерстью впервые были обнаружены в XVII веке в нескольких сотнях километров к югу от полуострова Лабрадор, на острове Ньюфаундленд. Согласно дошедшим сведениям, местные рыбаки, выходившие в море в своих легких плоскодонках, брали с собой специально обученных собак, которые помогали им тянуть сети и лесы, а также ловить сорвавшуюся с крючка рыбу. Густая лоснящаяся шерсть этих собак защищала их от холодной воды, а умение хорошо плавать, неиссякаемая энергия и способность бережно держать рыбу в зубах делали их идеальными помощниками в суровых условиях Северной Атлантики.

Как собаки оказались на Ньюфаундленде – загадка. Остров явно не был их родиной, однако нет достоверных данных, что собаки попали сюда с эскимосами, первыми поселенцами на этой территории. Наиболее правдоподобной представляется версия, согласно которой предки лабрадоров были завезены на Ньюфаундленд рыбаками из Европы и Британии. Многие из них сходили на берег и начинали оседлую жизнь, создавая поселения. Порода, видимо, возникла в результате произвольного и вынужденного скрещивания между собой собак тех первых европейцев. Вероятно, у лабрадоров и их более крупных и косматых собратьев – ньюфаундлендов – были общие предки.

Как бы то ни было, местные охотники вскоре приучили лабрадоров приносить подстреленную дичь. В 1662 году У. Э. Кормэк, уроженец поселения Сент-Джон (Ньюфаундленд), предпринял пеший поход по острову и увидел множество собак-пловцов, которые, как он писал, были «замечательно натренированы для охоты и… полезны во всех других сферах жизни». В конечном счете на этих собак обратили внимание английские аристократы. В начале XIX века они стали ввозить их на свою родину для охоты на фазанов, куропаток и тетеревов.

Согласно данным американского Клуба заводчиков лабрадоров, в США любители лабрадоров впервые объединились в 1931 году. Главной целью нового общества было сохранение чистоты породы.

Само название «лабрадор» возникло совершенно случайно. Сохранилось письмо 3-го графа Малмсбери[9] 6-му герцогу Буклокскому (1830-е годы). Очевидно, плохо знающий географию граф хвастался своими отличными охотничьими собаками. «Мы всегда называем их лабрадорами», – писал словоохотливый Малмсбери, отмечая, что ему приходилось совершать длинные путешествия, чтобы приобрести представителей этой породы. С тех пор это название закрепилось, а порода оставалась «максимально чистой». Шли годы. Остальные собаководы проявляли меньшее благоговения перед генетикой, свободно скрещивая лабрадоров с другими охотничьими собаками в надежде, что их лучшие качества дополнятся другими. Несмотря на все попытки селекции, гены лабрадоров оказались стойкими, и порода сохранила свой первозданный облик, получив 7 июля 1903 года официальное признание Лондонского клуба собаководов.

Б. У. Циссоу, энтузиаст и собаковод с большим опытом, так охарактеризовал Клуб заводчиков лабрадоров США: «Американские охотники привезли этих собак из Англии и адаптировали их к условиям жизни в новой стране. И сегодня, как в далеком прошлом, лабрадор инстинктивно прыгнет в ледяную воду в Миннесоте, чтобы принести подстреленную птицу; на жарком Юго-Востоке он может целыми днями охотиться на голубей, и в награду за хорошо выполненную работу довольствуется лаской хозяина».