Единственный выход - Владимир Ильин

Если бы в лифте был какой-нибудь монстр с выпученными и налитыми кровью бельмастыми зенками, желтыми клыками и слизистой чешуей, я бы и то не испытал того потрясения, которое постигло меня сейчас.

В лифте никого не было.

Однако в его скудном интерьере добавилась одна свеженькая деталь, и именно она стала причиной моего секундного паралича.

Прямо напротив дверей кабины на задней стенке чем-то красным была размашистым крупным почерком начертана угрожающая надпись:

«БЕРЕГИСЬ, Я ВСЕ РАВНО ДО ТЕБЯ ДОБЕРУСЬ!».

«Ну и что тут такого? – опомнившись, подумал я. – Что ты так всполошился?»

Подумаешь, завелись в этом скучном, однообразном учрежденческом мирке гнусные шутники, которым надоело просиживать штаны за компьютерами, вот и решили они развлекаться таким дохлым способом.

Только зачем же кабину-то было так пачкать? Такую краску ни одна уборщица не отмоет… И ведь писали-то эти юмористы не аэрозольным баллончиком и не кисточкой. Похоже, что в качестве пишущего инструмента они использовали палец, макая его в краску. А это уж совсем ни в какие ворота не лезет, потому что потом найти их было бы плевое дело: построить всех сотрудников в одну шеренгу – и пальцы к осмотру… Это мы хорошо знаем, в школе не раз проходили, только даже самый последний дебил из нашей школы не стал бы пакостить так, чтобы улики остались при нем…

Я шагнул внутрь кабины, которая, как это ни странно, все это время даже и не пыталась закрыться перед моим носом, и недоверчиво потрогал кончиком мизинца надпись.

Свеженькая. Еще не просохла. На концах букв, где краски было чуть больше, еще даже не успели образоваться потеки.

Только… странная какая-то краска. Липкая и пахнет не ацетоном и не эмалью, а чем-то другим, смутно знакомым…

Постой, постой… Да ведь это же кровь1…

Перед глазами сразу же поплыли круги, в ушах зазвенело, и я, шатаясь, вывалился из лифта, чтобы не грохнуться в обморок внутри кабины.

У меня с детства имелась одна особенность, которая не раз доставляла мне массу неприятностей.

Я не выношу вида крови.

Вообще-то, никто не любит смотреть на кровь. Особенно если ее много. Но в своей инстинктивной неприязни к той физиологической жидкости, которая течет в наших жилах, все люди делятся на две основные категории. Одним становится плохо от вида своей крови, а другим – от вида чужой. Ну а я принадлежу к немногочисленной социальной группы, представители которой вырубаются от вида любой крови.

Из-за своей дурацкой кровебоязни я даже фильмы не могу смотреть, особенно по «голо», потому что режиссеры сейчас пошли сплошь одни садисты. Они прямо-таки неспособны обойтись без сцен, когда один персонаж расстреливает кого-нибудь в упор крупнокалиберными очередями, а тот все не падает, хотя из него уже водопадными потоками хлещет кровища… Если же это не боевик, а, скажем, драма из жизни домохозяек, то и там режиссер умудряется вставить парочку эффектных эпизодов. Например, когда героиня, уставшая от стирки, готовки пищи, олухов-детей и изверга-мужа, бросается вниз из окна (варианты: на рельсы перед поездом, на машине в пропасть или с борта самолета без парашюта), ив тот миг, когда ее череп разлетается вдребезги, кровь и ошметки мозга летят прямо в объектив камеры. То есть мне, чересчур впечатлительному зрителю, прямо в морду…

И сейчас, стоило мне обнаружить, что надпись на стене лифта выведена не краской, как все внутри у меня сжалось, желудок поплавком всплыл к горлу, и я почувствовал, что близок к отключке.

Я ткнулся лбом в ледяную стену, растирая мокрый от холодного пота затылок, и оставался в таком положении до тех пор, пока в голове не прояснилось.

А лифт, черт бы его побрал, и не собирался закрывать свои двери. Он словно дразнил меня тем, с чего меня воротило.

Наконец, оторвавшись от стены, я долбанул ногой по створкам кабины, и они, будто того и ждали, насмешливо завизжали, закрываясь.

Что ж, значит, версию о мерзких шутниках можно вычеркнуть. А иначе – каким извращенным понятием о юморе надо обладать, чтобы использовать для розыгрыша настоящую кровь?! Пусть даже животного, не человека. Или искусственную, если у шутника есть доступ к соответствующим медицинским лабораториям. Все равно, шутка была слишком дохлой.

Остается сделать вывод, что зловещая надпись сделана не ради хохмы, а всерьез.

Но даже в этом случае не хотелось верить, что надпись обращена именно ко мне. Кому я мог понадобиться? Меня же никто еще и в глаза не видел, если не считать троих охранников! Нет, скорее всего кто-то решил запугать того, кого он считает своим врагом. Но все-таки, где этот «кто-то» раздобыл кровь? Врезал себе кулаком по носу? Или полоснул по пальцу ножом для разрезания бумаг?

А может быть?..

Я опять похолодел.

Почему бы не пойти до конца в своих предположениях?

Может, сейчас где-нибудь в укромном уголке лежит труп с перерезанным горлом, а убийца бродит по зданию в поисках следующей жертвы?

Кстати, не этим ли объясняется странное отсутствие людей в Шайбе?

Что, если в дружном коллективе САВЭСа завелся свой маньяк, который именно сегодня решил устроить ночь (а точнее, день) длинных ножей? И вот, вооружившись огромным тесаком наподобие тех, которыми так лихо орудуют в боевиках коммандос и наемные убийцы, и обходя этаж за этажом, он хладнокровно режет, как баранов, всех встречных, а трупы складирует в кабинках общественного туалета и в шкафах для бумаг…

Ну вот, пошло-поехало! Стоило мне немного ослабить вожжи, которыми я приструнивал свою фантазию, как эта своенравная кляча рванулась во весь опор и понеслась под горку, не разбирая дороги. Того и гляди – перевернется карета, и тогда мой ум окончательно зайдет за разум.

Лучше уж перестать ломать голову над выкидонами, которые подстерегают меня тут на каждом шагу, а честно признаться себе, что я ничего не понимаю.

Хотя одну вещь я успел уяснить предельно четко.

Мне все больше не нравилось здесь ошиваться.

И отныне моя главная цель заключалась в том, чтобы выбраться из этой бетонной мышеловки. Причем желательно – живым и невредимым.

Между тем лифт не спешил расставаться со мной. Видимо, я ему очень понравился. Он, гад, даже вновь распахнул передо мной двери и держал их настежь, не закрывая, как будто приговаривая ласково-зловещим голоском: ну, давай, входи, что ж ты струсил?

Трудно объяснить, чем был продиктован мой ответный ход. К этому моменту я успел справиться со своим страхом, загнать его в самый дальний угол самого себя, но поскольку природа не терпит пустоты, то место страха тут же заняла злость. Я разозлился так, что лицо мое в этот момент, наверное, пошло красными пятнами.