Сибирский аллюр - Константин Вронский

– Потому, что старый… – хмыкнула она. – Впрочем, чего уж тут волноваться…

Всю ночь проворочался Машков без сна, думая о том, что Марьяшка выговорила столь легкомысленно и с такой проклятой веселостью. Старый… как заноза в заднице ее слова. Да и эти бессонные ночи… Их было слишком уж много, чтобы порядком вымучить Ивана.

Даже Ермак заметил неладное. Машков в седле иногда носом клевал, потом вскидывал на атамана одурманенные сном глаза, не понимая, что ему говорят. Загадки, да и только…

– Ты заболел, – сказал ему как-то раз Ермак, поглядывая на кулем сидевшего в седле товарища. – Животом, что ль, мучаешься, а, братец? Пережрал намедни, да? Или тебе просто бабенки веселой да ладной не хватает? – и Ермак загоготал весело, громко, провоцирующе.

Машков грустно ухмыльнулся.

– Баба! – устало пробормотал он. – Эх, Ермак Тимофеевич, Ермак Тимофеевич, и не напоминай ты мне о белом, горячем теле! А то и так плакать хочется!

– Вот значит как! Ну, так возьми себе какую-нибудь… Деревень по дороге много. Убивать никого не надо, так я приказал! Иначе вздерну! Но с бабенкой в траве поваляться, чего ж нет, дело нормальное. Супротив природы не попрешь…

– Ладно, лучше не думать! – Иван выпрямился в седле, быстро покосился через плечо, отыскал глазами Марьянку. Ее красная шапчонка словно горела на солнце. У Машкова больно сжалось сердце. «Если до кого-нибудь из этих висельников дойдет, что она – девка…»

– Борька у меня уже в печенках сидит, – пожаловался Машков. – Зря мы его с собой взяли…

– Твоя ж идея, Ваня! – Ермак небрежно пожал широкими плечами. – А теперь ты сыт по горло. Бей почаще, такой язык огольцы лучше всего понимают! Думаю, из него выйдет добрый казак!

– Если б дело было только в битье… – Машков подъехал к Марьянке, вымученно глянул на нее. Она была исполнена радости, глаза блестели задорно.

– Почему ты так сказала? – спросил он.

– Как, медведушко?

Сердце Ивана забилось как сумасшедшее. Впервые она его назвала вот так, и казак не знал, было ли это нежностью или издевкой. Черт бы побрал всех этих баб! Они точно с раздвоенным языком на свет появились!

– Ну… Что я – старик! В двадцать восемь-то! Да тебя бы за такое в реке утопить мало!

Она пронзительно рассмеялась, шлепнула конька по бокам и поскакала вперед. Машков поехал следом с самым мрачным видом и расплавляющимся от боли сердцем. «Ну, как же ударить ее, если погладить хочется? Вот ведь беда! Она явно не из тех баб, что позволят избить себя. Да ударь ее, она и прирежет, окажись у нее нож под рукой…»

Настроение у Ермака было превосходное. Они приближались к строгановским вотчинам. Повсюду виднелись следы твердой да хозяйственной купеческой руки: чистые деревеньки с крепкими палисадами на случай нападения все еще неспокойных вогулов и остяков, возделанные нивы, несколько серебряных рудников, охраняемых строгановскими оружными людьми, нападать на которых не хотелось даже казакам.

По реке плоские и широкие суденышки везли товар, а шедшие по берегу бурлаки тянули их за прочнейшие канаты.

– И чего на тебя Иван Матвеевич бранился, а? – спросил Ермак, когда Марьянка подскакала к нему поближе. – Что-то ноет Иван, словно луна с небес рухнуть грозится.

– Да не знаю я, Ермак Тимофеевич, – смущенно отозвался «Борька», подъезжая поближе. – Странный он вообще…

– Машков? Это отчего же?

– А он требует, чтобы я и по ночам никуда от него не отлучался…

Машков, подъехавший к атаману и все прекрасно слышавший, громко чертыхнулся, сам удивляясь, как это он от ужаса с коня не свалился. «Дьявол, а не баба», – только и подумал он. Ермак обернулся к нему и смерил друга укоризненным взглядом.

– И впрямь ошалел! – зло произнес атаман. – В ближайшей же деревне возьмешь себе бабу. Я сам прослежу! И Борька пусть посмотрит!

Машков закатил глаза.

– Так я и сделаю, – сквозь зубы процедил он Марьянке. – На твоих глазах с самой красивой бабенкой поразвлекаюсь. Как с кобылой обойдусь, а ты смотри! Сказать Ермаку, что я с огольцом переспать собираюсь! Да это унизительнее, чем в штаны от страха наделать. Все, я тебе клянусь, что в ближайшей же деревне…

– Не клянись, медведушко, – нежно отозвалась Марьянка. – Если ты возьмешь другую, я тут же вернусь в Новое Опочково.

– Но Ермак приказал! – вне себя от возмущения выкрикнул Машков. Она еще и «медведушком» его окрестила… Да как же тут не отчаяться! – Ермаковы приказы выполнять следует…

– Вот и думай, как выкручиваться будешь, Иван Матвеевич. Ты у нас старик опытный!

Марьянка звонко рассмеялась, тряхнула головой и ускакала на лошади. Машков сжал кулаки, сплюнул в сердцах и негромко застонал. «Она меня точно в гроб вгонит, – подумал Иван. – Если так и дальше пойдет, совсем идиотом стану. И это я, правая рук; Ермака! Пресвятые угодники, спасите и сохраните меня от этой бабы!»

Наконец 24 июня 1579 года ватага Ермака добралась до Орельца на Каме, городка, отстроенного Строгановыми. Городка, расположенного в далеких Пермских землях, ставшего к тому времени почти легендой хранилищем неисчислимых богатств.

О прибытии казачьей ватаги стало известно заранее. Симеон Строганов послал им навстречу посыльных, наряженных в великолепные одежды, дабы – как заявил купец – поприветствовать «будущего освободи теля земель от засилья басурманского».

Земля, представшая перед ватагой «лыцарей», совершенно не походила на те, что до сих пор встречались диким ермаковым казакам. Строгановский кремль здоровенная каменная крепость, выстроенная на высоком речном берегу, казалась мрачной и неприступной. Кресты на куполах церквей казались из чистого золота. Так сияли, что дух захватывало.

Город Орелец, выстроенный частью из дерева, частью из камня, с широкими улицами и площадью, мог похвастаться к тому времени двумя церквушками с обилием садов. Сегодня жители высыпали на улицы глядя на ватагу с любопытством и испугом – казачы лихая «слава» долетела уже и до Пермских земель.

На улицах топталось только мужское население Орельца. Женщины глазели на казаков из окон. Мелькали в щелках закрытых ставен цветастые платочки а то и непокрытые головы.

– Баб попрятали! – Ермак недобро рассмеялся оборачиваясь к разнаряженным посыльным. Они оглядывали с небольшого холма Орелец, и глухой голос Ермака показался громом среди ясного неба. – Мы вам что, воинство святых скопцов, а? Да у меня под началом пять сотен здоровых мужиков! Мужиков, говорю я вам, а не каких-то там сивых меринов! Каждому из нас баба нужна, должна быть нужна, иначе…

– Наш господин обо всем уже позаботился. Вам обязательно понравится в Орельце, – успокаивающе произнес один из посыльных. Господином он называл Симеона Строганова. Господином над всеми тамошними жизнями.

Ермак привстал в стременах, оглядывая кремль и реку, город и затаивших дыхание жителей. Рядом с ним были Машков и Марьянка, за спиной жила, дышала, ворочалась беспокойная, темная сила зверья и людей, казачье «лыцарство». А где-то совсем далеко, ничтожная пылинка на теле земли, пробирался той же дорогой одинокий всадник с всклокоченными седыми волосами, развевавшимися на летнем ветерке, как колосья в поле. Это Александр Григорьевич Лупин скакал вслед за смыслом всей своей жизни…