Поваренная книга волшебной академии - Лариса Петровичева

Анжелина. В коридоре никого не было — здесь предпочитают не отираться просто так. Тонкие пальчики кокетливо пробежали по моей груди, Анжелина улыбнулась настолько нежно и соблазнительно, что я с трудом сдержал ответную улыбку. На миг мне почудилось, что с ее губ мягко слетел лепесток огня, и все во мне дрогнуло, подаваясь навстречу: смять эти губы поцелуем, присвоить эту женщину, взять то, что само идет ко мне в руки.

— Миррин Анжелина, — произнес я, понимая, что служебный роман — то, что мне нужно меньше всего. Когда-то мой отец не имел ничего против, скажем так, свободных отношений с привлекательными коллегами, но я работал в академии не за тем, чтобы кого-то укладывать в постель.

С точки зрения Огастаса Холланда я был идиотом. Ну что ж.

— Куда-то собрались, — констатировала факт Анжелина. — Там отвратительная погода, Джон, а я сварила отличный глинтвейн. Как насчет переместиться в место поприятнее?

Она не кокетничала, она сразу брала быка за рога. Я мысленно прикинул, какие выгоды Анжелина захочет извлечь из нашего союза: я, разумеется, должен буду продвинуть ее на кафедре проклятий от ассистента до заместителя заведующей, про такие пустяки, как премии, повышение заработка и стажировки в лучших академиях планеты, уже не упоминаем. Анжелина никогда не была хрупкой барышней, которая мечтает о нежных чувствах: если она чем-то занималась, то исключительно ради своей пользы.

Если ей будет выгодно, то она и черта соблазнит.

— Терпеть не могу глинтвейн, — ответил я и вдруг обнаружил, что уже обнимаю внучку феи: мои руки мягко лежат на ее талии, от Анжелины веет теплом и чем-то таким, от чего волосы начинают шевелиться на голове. Феи это те еще стервы: не родился еще мужчина, который способен остаться равнодушным перед их очарованием.

Анжелина могла бы подарить мне самое высшее, самое утонченное наслаждение — но я понимал, что за него придется заплатить. Слишком много и слишком дорого.

— Пустяки, у меня есть ханнское вино. Поможешь открыть? Там всегда капризные пробки.

Я все-таки смог убрать руки с девичьей талии, сделал несколько шагов в сторону и подумал, что это похоже на бегство. Как говорил мой отец при жизни, не стоит удирать от своего счастья, но я точно знал, что это не оно.

— В другой раз, миррин Анжелина, — ответил я, и в это время на лестнице послышались легкие шаги. Кто-то поднялся, свернул было в коридор, но, заметив нас, ойкнул и задал деру. Судя по запаху выпечки, я понял, кто это был, и мое настроение окончательно сделалось угрюмым.

Анжелина улыбнулась, похлопала меня по плечу так, словно была не соблазнительной барышней, а сорванцом, своим парнем. Я нахмурился, чувствуя, как привычное недовольство жизнью поднимается из глубины души. Само положение обязывает меня брать от мира все, что я сочту нужным — так почему я этого не делаю?

— Ладно, Джон, я еще сварю нам глинтвейн, — пообещала Анжелина и решительным быстрым шагом направилась к лестнице. Она двигалась, словно танцовщица: смело, плавно, покачивая бедрами так, что мысли невольно уходили в ненужную сторону.

Так. Хватит. Незачем представлять, каковы постельные умения Анжелины, и что именно она способна делать своими тонкими пальчиками. Я прошел по коридору, вышел к лестнице и, как и ожидал, увидел Майю Морави. Девчонка, как видно, успела сходить за вещами — сейчас на ней была простенькая домашняя рубашка и такие же видавшие виды штаны, и Майя напоминала несчастного духа-слугу, который проводил время за домашней работой и не выходил дальше сада. В ее растерянном взгляде было что-то такое, от чего я натурально рыкнул:

— Что случилось?

Майя вздрогнула и сделалась похожей на испуганную сову.

— Я… я немного заблудилась, мирр ректор, — пролепетала она. — Я тут пытаюсь привыкнуть к академии, понять, что и как… но потерялась.

Потерялась. Конечно. И вышла в коридор ректорской части замка как раз тогда, когда я обнимал коллегу. Мне захотелось побиться головой о что-нибудь твердое.

— Смотрите, — произнес я и похлопал в ладоши. Из стены тотчас же выкатился домовой, поклонился и спросил:

— Что угодно мирру ректору?

Я перевел взгляд на Майю и объяснил:

— Если заблудились, аплодируйте. Появится домовой, отведет вас, куда нужно.

Кажется, в глазах девчонки сверкнули слезы. Вот, только этого мне тут и недоставало. Майя кивнула и едва слышно отозвалась:

— Да, мирр ректор. Я поняла.

Домовой потянул ее за штанину, призывая идти за собой. Я вздохнул. Волна раздражения и гнева, которая ни с того, ни с сего поднялась у меня в груди, начала недовольно стихать.

— И выдайте миррин форму по размеру, — распорядился я. Домовой поклонился, Майя негромко поблагодарила меня, и они начали спускаться по лестнице. На следующем пролете Майя обернулась и поймала мой взгляд так, словно хотела что-то сказать. Я демонстративно отвернулся к большому щиту на стене, к которому во множестве были прикреплены приказы министерства магии и правила внутреннего распорядка.

«Зеленый огонек, — подумал я, когда шаги стихли. — Ну конечно, Зеленый огонек!»

Я давно не был в заведении с продажной любовью, и сейчас, кажется, пришло его время.

Хотелось надеяться, что приторные ласки тамошних красавиц помогут развеять мое скверное настроение.

* * *

Майя

Форма, которую принес мне домовой, подошла бы на все случаи жизни. В большой картонной коробке было темно-синее платье для лекций, белая рубашка и щегольские синие брюки для практических работ, когда надо бегать, прыгать и уворачиваться от ударов на занятиях по боевой магии, мягкие штаны и кофта с длинными рукавами — домашняя одежда, в которой готовятся к урокам и валяются на кровати с книгой в руках. Вся одежда была украшена гербом академии, золотой птицей, которая раскидывала крылья над магическим фолиантом, и, нырнув в теплые объятия кофты, я вдруг подумала, что студенты могут возмутиться тем, что я ношу эту форму не по праву.

Ну и пусть. Ректору виднее.

Надо же, Джон Холланд, этот остроносый сухарь с вечным презрением на лице, способен кого-то обнимать! Я вытянулась на кровати и вспомнила, с каким видом он обнимал ту девушку — мирр ректор выглядел счастливым и юным, словно сейчас была не тоскливая осень, а его студенческая весна.

И тут вдруг я, раздражающая помеха, которая вылетела в самый ответственный момент и разрушила всю романтику. Неудивительно, что Холланд смотрел на меня так, словно собирался растереть в порошок. Мне хотелось поднять руки и закрыться от его взгляда — яростного, уничтожающего.

Тьфу на него сто раз. Мне это безразлично. Да, у ректора наверняка есть своя жизнь и личные отношения — мне-то