Школа для негодяев - Дэнни Кинг

По правилам, за этот маленький фокус меня полагалось исключить из школы, но поскольку директор и иже с ним так и не смогли взять в толк, каким образом я получил доступ к экзаменационным заданиям (они попросту отказывались верить, что кто-то сумел проникнуть в здание школы, в запертый кабинет, открыть запертый сейф, а на обратном пути все аккуратно за собой закрыть), я отделался двухнедельным отстранением от учебы и задержкой в классе после уроков еще в течение месяца.

Тогда это считалось достаточно суровым наказанием, особенно для тощего четырнадцатилетнего заморыша, но я перенес его легко, потому что в итоге выходка обернулась для меня немалой пользой. Я даже не говорю о двадцати четырех фунтах, а имею в виду свою популярность, дурную славу, которая с тех пор тянулась за мной шлейфом. «Скандал с биологией» стал моей визитной карточкой, и мой рейтинг в среде однокашников взлетел ввысь, как ракета.

Кроме того, зубрилам не засчитали злосчастные экзаменационные оценки; им пришлось таскаться в школу целое лето и пересдавать биологию — всем восьмерым, да еще девятой участнице «клуба стопроцентников», которая заработала свои сто баллов абсолютно честно и самостоятельно (во второй раз она, кажется, набрала семьдесят семь процентов — в принципе, нормально, хоть и не фонтан). Так что, да, оно того стоило. Безусловно стоило, и еще как!

— Скажем иначе. — Шарпей резко прервал мои счастливые воспоминания. — Если бы мистер Мэттьюз украл шесть миллионов фунтов, которые ждали бы его по выходе из тюрьмы, оправдан ли его риск в этом случае?

Мы дружно зашевелили мозгами. Шесть лимонов за пять с половиной лет? Каждый год стоит почти миллион, причем не надо напрягаться, сиди себе, жди заветного дня и — хоп! — ты богач. Удачная сделка. С другой стороны, человеку, который спер шесть миллионов, дали бы не пять с половиной лет тюряги, а что-то в районе двадцатки, ведь так?

Я поднял руку и озвучил свои сомнения.

— Вы правы, мистер Банстед, — кивнул Шарпей. — Скорее всего, срок составил бы не менее двадцати лет, но суд мог бы кое-что скостить, если бы преступник вернул украденное, или же полиция установила бы за ним слежку после выхода на свободу и так или иначе обнаружила бы эти деньги.

— По-моему, сэр, шесть миллионов даже за двадцать лет — вполне неплохо, — робко высказался Трамвай.

— Нет, — резко возразил Шарпей. — Награда совершенно не покрывает риск. Украсть наличные намного сложней, чем вы себе представляете. Даже если вы спрячете добычу в бронированный бункер и закопаете где-нибудь в Швейцарских Альпах, после вашего освобождения эти денежки не будут стоить даже бумаги, на которой напечатаны.

— Но шесть лимонов есть шесть лимонов, сэр, — не согласился Четырехглазый.

— Отнюдь. Это пшик, и не более. Ладно, не берем в расчет инфляцию, серийные номера, меченые купюры и «куклы»; деньги не будут стоить ни-чер-та, потому что раз в несколько лет Банк Англии меняет дизайн банкнот. Вам достанется чемодан устаревших бумажек, которые у вас не примут даже на передаче «Антикварные гастроли».

Н-да, надо признать, в словах Шарпея был определенный смысл. Сам я как-то до этого не додумался.

— Даже через пять лет половина этих денег выйдет из обращения, поэтому я снова задаю вопрос: оправдан ли риск?

— Да, сэр, если бы удалось скрыться с деньгами, — сказал Крыса, а Шарпей в ответ выразительно постучал по доске, напоминая нам то, что мы уже успели забыть: каждого преступника ждет тюрьма.

— Иными словами, не хочешь сесть — не надо лезть, — перефразировал Шарпей. — Эту поговорку знают уголовники всего мира, и каждый уважающий себя преступник, если у него есть голова на плечах, всегда оценивает степень риска так же, как сегодня это учимся делать мы с вами. У нас это называется просто: принцип Гафина.

— Что такое принцип Гафина? — перебил Крыса именно в тот момент, когда Шарпей открыл рот, чтобы дать объяснение.

— Еще раз встрянете, мистер Макфарлан, и получите в зубы, ясно?

Крыса смущенно опустил руку и вопросительно посмотрел на меня. Мне прямо-таки не терпелось увидеть, как он схлопочет тумак, и я быстренько написал Шпале записочку, предложив поставить фунт на то, что это случится до конца урока. Шпала охотно согласился.

— Чтобы наглядно продемонстрировать принцип Гафина, запишите, пожалуйста, ключевые цифры. Четыреста восемьдесят пять фунтов округляем до пятисот, — сказал Шарпей и записал число на доске. — Мэттьюза обвинили в пяти грабежах, будем считать, что с каждого дела он уносил по пять сотен, и отсидел пять с половиной лет, которые мы уменьшим до пяти — видите, у нас все пятерки. В году пятьдесят две недели, сделаем из них пятьдесят, в неделе — семь дней, значит, посчитаем, как десять.

Все ученики, как один, недоуменно поглядели на Шарпея, который сказал, что последняя фраза была шуткой.

— Про год или про неделю? — спросил Крыса и тут же получил причитающуюся ему зуботычину.

Шпала выругался себе под нос и перебросил мне на стол монету. Блеск.

— Используя округленные цифры, прикиньте, сколько денег причитается Мэттьюзу за каждую неделю, проведенную за решеткой. Грубо говоря, если он украл пятьдесят фунтов и просидел пятьдесят недель, сколько получит в неделю? Ну, кто решит задачу?

Шарпей выжидающе посмотрел на класс, но мы были полны решимости выиграть в этой войне на истощение. Крыса, однако, прервал тупиковую партию и нерешительно произнес:

— Пятьдесят фунтов?

— Да нет же, бестолочь. За каждую неделю, проведенную за решеткой, Мэттьюзу полагается фунт, всего один фунт, ясно? Украл полтинник, просидел пять десятков недель, делим пятьдесят на пятьдесят, выходит единица.

Некоторые удивленно ахнули, делая вид, что до них доперло, я в их число не вошел (хотя на самом деле врубился). Крыса мялся, собираясь вновь поднять руку, но я дернул его за рукав и предостерегающе покачал головой.

— Итак, посчитайте, сколько же Мэттьюз получил за каждую неделю отсидки, исходя из цифр, которые у вас есть.

Трамвай осведомился, можно ли пользоваться калькулятором, и, получив разрешение Шарпея, тут же попросил у него этот инструмент.

— У меня нет калькулятора, — пожал плечами тот. — Придется вам напрячь мозги. — Шарпей явно обращался не к той аудитории.

Я рассудил, что в общей сложности Мэттьюз награбил две с половиной тысячи и отсидел двести пятьдесят округленных недель. Разделив одно на другое, я без труда вывел итог — 10 фунтов. Нацарапав ответ в тетрадке, я положил ручку, довольный собой.

— Ну у кого какие числа? Вот вы, молодой человек, больше всех любите поговорить — пожалуйста, отвечайте, что у вас вышло?

У Крысы, как и следовало предполагать, вышел один фунт, и несколько таких же придурков, как он, согласно затрясли головами.

— Почему один фунт? Как вы считали?

— Ну, он украл пятьдесят фунтов и отсидел пятьдесят недель, — с готовностью пояснил Крыса.