Святая и грешник - Барбара Картленд

– Вы были очень бедны?

– Да, приходилось беречь каждый пенни, чтобы у родителей были свои выездные лошади. – Но, сказав это, Пандора не могла не вспомнить, что именно эти самые лошади стали причиной гибели ее родителей, и глаза у нее затуманились. Почувствовав, однако, что граф к ней внимательно приглядывается, она взяла себя в руки.

– А у меня много родственников вроде вас? – спросил он.

– Нет, большинство из них уже немолоды и довольно старомодны. Среди них мало интересных людей, которые когда-либо появлялись на приемах, что устраивал мой дедушка, но и такие приемы вскоре прекратились!

– А когда это случилось?

– После Ватерлоо, когда был убит дядя Джордж.

– Это событие для меня оказалось весьма благоприятным!

– Да, трудно представить себе случай более выгодный, если он позволил унаследовать такой прекрасный дом, – тихо ответила Пандора, – и при этом вы должны, наверное, осознавать, что стали главой семейства, существующего уже несколько столетий в истории всей страны!

– И вы, разумеется, ожидаете от меня, что я сделаюсь почтенным главой семьи и украшу фамильную родословную замечательными свершениями? – насмешливо, даже, пожалуй, издевательским тоном поинтересовался граф.

– Но почему бы вам тоже не постараться возвеличить нашу фамильную славу, если судьба вдруг подарила вам такую честь – стать во главе рода?

Граф посмотрел на нее, как показалось Пандоре, с некоторым удивлением, но в этот самый момент раздался крик: джентльмен, сидевший рядом с Хетти за другим концом стола, совсем опьянев, нечаянно опрокинул ей на колени бокал с вином.

– Скотина полоумная! – крикнула в гневе Хетти и, схватив десертную тарелку тончайшего севрского фарфора, разбила ее о голову пьяного джентльмена.

Раздались оглушительный взрыв смеха и одобрительные восклицания: «Так ему и надо, Хетти!» и «Научи его хорошим манерам, Хетти», а у Пандоры перехватило горло.

– Ведь это из коллекции «Розовый Севр», – тихо сказала она, – мама всегда предупреждала, чтобы мы соблюдали особенную осторожность с этим видом фарфора!

Сказала она это очень тихо, но граф все расслышал и, наклонившись к ней, сказал:

– Идите спать, Пандора, и не надо желать присутствующим спокойной ночи. Просто встаньте и удалитесь, не привлекая ничьего внимания.

Широко раскрыв глаза от удивления, она уже готова была возразить, что предпочитает остаться, но вид у графа был такой повелительный, какого прежде она за ним не замечала.

– Спокойной ночи, кузен Норвин, – тихо ответила она, – и еще раз благодарю за ваше доброе ко мне отношение.

– А я не желаю! Я не устала!

Китти ухватилась за перила, но граф отцепил от них ее пальцы и снес, вернее, стащил ее вниз: она уже совсем опьянела, подобно другим гостям, которые оглушительными криками провожали сэра Эдварда и его женскую свиту, отчего в мраморном холле звучало такое гулкое и громкое эхо, что ему в такт затрепетали стоявшие у стен старые знамена, свидетели славных боевых подвигов прошлого.

Проводив сэра Эдварда, оставшиеся начали карабкаться вверх по главной парадной лестнице, а усталые слуги заперли входную дверь на засов, мечтая поскорее добраться до постелей. Джентльменам все же лучше удавалось сохранять равновесие, чем дамам, а те уж совсем валились с ног. Ричард, хотя и сильно пошатываясь, понес Кэро в спальню на руках, и только Хетти, еще сохранив способность связно изъясняться, настаивала, что спать не хочет, но желает еще выпить.

Граф почти довел, а вернее, дотащил Китти до лестничной площадки, когда дама вдруг вырвалась у него из рук, одновременно свалив со старинного и очень дорогого столика вазу с цветами.

– Я желаю танцевать! Пойдем потанцуем! – завопила она.

– Тебе лучше лечь в постель, Китти! – возразил граф.

– А я не желаю! Не желаю, и все! – воинственно вскричала она и тут же споткнулась, едва не упав, так что графу пришлось обхватить ее обеими руками.

– Я помогу вам, м’лорд! – подала голос миссис Дженкинс и тоже обхватила Китти. Совместными усилиями они протащили ее по коридору в прекрасные, величественные покои, которые раньше всегда занимали графини Чартвудские.

Когда Китти подвели к роскошной кровати, она совсем обмякла и не сопротивлялась.

– Похоже, что уже отключилась! – развязно объявила миссис Дженкинс. – Теперь я сама с ней управлюсь, – но сказала она это весьма неразборчиво, и граф с подозрением на нее покосился: лицо экономки побагровело, а волосы растрепались. Стало ясно, что миссис Дженкинс тоже воздала немалую дань напиткам, хотя при этом не утратила привычных ей высокомерия и недоброжелательности. Схватив Китти за щиколотки, она довольно небрежно и неуважительно подняла ее ноги на матрас.

– Думаю, м’лорд, она вас больше не потревожит, – развязно констатировала экономка, – и сегодня вам придется спать в одиночестве.

Граф нахмурился, но промолчал, однако миссис Дженкинс продолжала в том же духе:

– Значит, все дамы у нас уже устроены на покой, но один джентльмен, сэр Гилберт, дал мне гинею, чтобы я сказала, где спит ваша кузина.

От неожиданности граф сначала оцепенел, потом хотел ей ответить, но, очевидно, поняв, в каком состоянии находится сама миссис Дженкинс, вышел из спальни и направился к Розовой комнате, вспомнив, как за обедом Пандора порадовалась, что будет ночевать там же, где иногда спала в детстве.

– А вы здесь часто ночевали? – полюбопытствовал тогда граф.

– Нет, только если мама и папа уезжали в свой «очередной медовый месяц», как они это называли. Они всегда очень ценили возможность побыть вдвоем, но им было не по средствам устраивать себе такие каникулы столь часто, как бы хотелось!

И граф уже собирался расспросить Пандору о ее прежнем житье-бытье, но Китти потребовала его исключительного внимания к своей особе: она, впрочем, ревновала графа ко всем знакомым женщинам.

Граф шагал по коридору туда, где главная часть дворца соединялась с его западным крылом. Вот и дверь, но он постучал не сразу: все было тихо, не доносилось ни звука, хотя из-под двери сочился свет. Значит, Пандора еще не спит – удивился граф и деликатно тронул дверную ручку. Она подалась, и он вошел.

На прикроватном столике неярко горели две свечи. Тяжелые складки балдахина, ниспадая вниз с потолка, с двух сторон осеняли кровать, на которой, прислонившись к груде подушек, крепко спала Пандора. По плечам ее струились светлые волосы, а в руке темнела книга. Граф подошел ближе и остановился, глядя на безмятежное лицо, очертаниями напоминавшее сердце, на длинные, темные от природы ресницы, оттенявшие бледную, почти прозрачную кожу. Свет свечей ложился на волосы золотистыми пятнами, но это золото было не поддельное, как, например, у Хетти, и напоминало о первых лучах восходящего солнца. И словно ощутив его неотрывный взгляд, Пандора подняла веки. С минуту она сонно взирала на графа, очевидно, не узнавая, а потом села и воскликнула: