Калечина-Малечина - Евгения Некрасова

Кате очень сильно захотелось обниматься, чтобы набраться сил. Мама спала, и силы у неё вряд ли нашлись бы. Потом, она явно дулась на Катю из-за посудного снеговика, который непонятно как вырос на столе. Голове стало больно думать об этом. Катя сняла варежки, обняла их, снова надела, и посмотрела на них на свет, и помахала себе. Они были неровные, перетянутые, непарные, в колтунах и зацепках, но казались очень родными и весёлыми. Они вытащат её из великой опасности. Катя улыбнулась, аккуратно сняла их, сложила в хрустящий пакет, потом переложила в нехрустящий и спрятала в рюкзак.

Платок решила не надевать, так как он не спасал вовсе. Ночью Кате снились огромные красные петли, сквозь которые она должна была вручную, без крючка протаскивать толстую и извивающуюся как червяк нить. Потом ещё показался двор с посудными снеговиками вместо настоящих, посреди которого они с Ларой танцевали вальс, и та рассказывала Кате, что Алина Алексеевна разбила телефон Вероники Евгеньевны и что теперь за это Алину Алексеевну вместе с Катей переведут в школу на Савушкина. Катя обрадовалась, но тут же вспомнила, что её туда не отправят, потому что она довязала варежки. Она принялась объяснять это Ларе, но та не верила, усмехалась, обзывалась, Катя злилась, кричала, плакала от обиды, и тут…

— Катя, вставай, мы проспали! — это мама тормошила её за плечо и одновременно впрыгивала в юбку.

Заливные пятна висели на нужном месте, а под головой, как положено, лежала подушка. Катя потянула ладонь к макушке и тронула свою голову — она была волосяная, но бесколтунная.

— В школу опоздаешь! — мама снова сунулась в её комнату уже в дублёнке.

Катя вскочила на ноги. Папы уже давно не было дома.

— Купи себе завтрак в столовой. Деньги в коридоре, — мама хлопнула дверью и убежала на электричку.

Расписание рассказало, что сегодня математика, физ-ра, русский язык, литература и ИЗО. Катя побросала учебники, тетради и спортивный костюм в рюкзак, осторожно отодвинув к спине улыбающийся пакет с вязаньем. Она на секунду подумала надеть варежки на себя, но потом решила, что они могут намокнуть или запачкаться в дороге.

Катя бежала в школу вдоль длинного серого забора, размахивая сменкой, как пропеллером. Не встретилось ни одного пса или одноклассника, а на светофоре сразу загорелся зелёный свет. В класс Катя вошла ещё до звонка, за восемь минут до его жужжания, и вовсе не самая последняя. Сердце толкалось в необъятной радости от такого хорошего забега. Вероника Евгеньевна вальяжно рылась в школьных тетрадях. Сонные, продрогшие, хмурые невыросшие загружали класс. Катя улыбалась глазами, наклоном головы, руками. Даже Вероника Евгеньевна заметила это и захмурилась сама. Лара зашла в класс вместе с Сомовым, Катя уговорила себя не обращать внимания, а Вика Иванова недовольно смяла лоб.

Прокукарекал звонок. Невыросшие принялись просыпаться, вставать со своих мест и приветствовать учительницу. Выложили телефоны, дежурный собрал их в специальный вязаный мешок и отнёс выросшей. После того как все сели, Вероника Евгеньевна, постукивая каблуками, проплыла вдоль рядов. Она одаривала каждого сидящего его тетрадкой со вчерашней контрольной. Каждый брал тетрадку осторожно, будто горячую картошку, и опасливо заглядывал внутрь. Вика Иванова подскочила на месте от радости, её хвост, чуть отставая, повторил её движения. Лара открыла, посмотрела без удивления и гордо закрыла обратно. У Кати под её столбиками был вбит кол. Она решила не расстраиваться.

Дальше потянулся обычный урок математики, поплыл, как обычно, мимо Кати. Вероника Евгеньевна говорила на иностранном языке и писала иероглифами. Сегодня Катя не понимала её не из-за скуки, а от радости и нетерпения. Очень уж хотелось показать классной свою работу, самую большую и серьёзную за всю жизнь. Ныла и скреблась вертлявая мечта о звонке. Катя ёрзала на стуле, глядела в окно, где туда-сюда шныряли игрушечные машины, а игрушечные люди месили ногами снег.

Год назад, когда она прочла о приключениях Гулливера, ей очень сильно захотелось себе настоящих и живых, но маленьких, размером с её указательный палец, людей. С ними играть гораздо интереснее. Таких лилипутов Кате нужно было побольше, вдруг она на кого-то случайно наступит или отломает голову, пока будет переодевать. В знакомых людей ей играть не нравилось, разве что в сильно плохие дни казалось нужным превратить в лилипутов Веронику Евгеньевну или, например, Сомова. А потом делать с ними всё что захочется. В лилипута также иногда хотелось превратить папу. А Лару она тут же, как только представляла, распревращала обратно. Лучше всего играть в совсем незнакомых людей. Долгие месяцы после «Гулливера» Катя смотрела на разных выросших на улицах и в магазинах и представляла их карманного размера. Воображала, как сделает им дом из картонной коробки, шкафы из пакетиков сока, ящики из спичечных коробков. Хотела попросить Лару сшить одежду для этих маленьких выросших, у неё здорово получалось для кукол. Хотела уговорить маму купить мебель, набор платьев и даже целый дом для Барби. Но сама Барби Кате не была нужна. После своей идеи с лилипутами она решила перестать играть в куклы. Их тела валялись и сидели в ящиках стола, на книжных полках и подоконнике. «Я прямо совсем как выросшая», — это думала про себя Катя.

Она улыбнулась, вспомнила про варежки, ещё больше заулыбалась, заелозила на стуле.

— …, я что, говорю что-то смешное? — это сказала Вероника Евгеньевна, назвав в самом начале фразы Катину фамилию.

Все невыросшие пооборачивались на Катю.

— И что ты ёрзаешь? Может, хочешь выйти и рассказать за меня? — ещё раз спросила классная.

Катя задумалась и не отыскала ответа в своей сонной голове. Некоторые невыросшие прохихикали. Учительница ещё постояла и посмотрела на неё, раздувая ноздри, а потом снова принялась говорить непонятное. У Кати от этого приступа Вероники Евгеньевны изнутри загорелось тело, огонь пошёл откуда-то из живота и стремительно поднялся в голову, выделяя жар через лоб и щёки. Катя почувствовала себя очень уставшей, почти больной. Она заморозила лицо и тело, чтобы снова не раздражать классную. Лара торжествующе повела головой. Катя постаралась не расстраиваться.

Звонок рассыпался множеством заледенелых колокольчиков. Невыросшие повыскакивали с мест, схватили рюкзаки и сменки, налетели на старосту с вязаным мешком и в три секунды разобрали телефоны. Ещё через пару моргков в классе никого не осталось. Катя тоже вскочила, вытащила из рюкзака пакет с вязаньем и помчалась к Веронике Евгеньевне, пока её кто-нибудь не занял. На пути натолкнулась на Ульянову.

— Смотри, куда идёшь, — это прорычала Катя, хотя это именно она не глядела, куда бежала, потому что разворачивала на ходу пакет с варежками.

Ульянова ничего не сказала, только устало посмотрела из-под выпуклого лба и посторонилась. За два ряда до классной Катя остановилась, чтобы развязать последний и самый плотный пакетный узел. Когда он распутался, Катя уже делала шаг к учительнице и вдруг застыла на месте. На белом морщинистом дне пакета вместо варежек лежал ворох красных ниток. Катя с трудом оторвала глаза и увидела, что классная с любопытством глядит на её пакет. Катя быстро захлопнула его, прижала к ноющему от ужаса животу и вернулась на своё место.