Последний кит. В северных водах - Ян Мак-Гвайр

На льду Дракс работает в одиночку, двигаясь взад и вперед, словно челнок, переходя от одной группы котиков к другой, стреляя из ружья или орудуя дубинкой. Молодые котики пронзительно кричат при виде него и пытаются уползти, но они слишком глупы и медлительны, чтобы спастись. В животных постарше он всаживает по пуле. Убив котика, он переворачивает его, делает круговые надрезы вокруг задних ласт и взрезает тушу от шеи до гениталий. Затем он просовывает нож между мясом и ворванью и начинает отделять наружные слои. Закончив, гарпунер привязывает снятую шкуру к веревке, которую тащит за собой, оставляя окровавленную тушу, словно жуткий зародыш, на снегу, где его расклюют чайки или сожрут медвежата. Уже через несколько часов такой охоты ледяное поле забрызгано кровью и напоминает фартук мясника на бойне, а каждая из пяти шлюпок доверху нагружена отвратительно воняющими грудами котиковых шкур. Браунли подает своим людям команду возвращаться. Дракс последним переваливает в вельбот свой груз, потягивается, разминая мышцы, а потом наклоняется и споласкивает свой фленшерный нож и дубинку в соленой воде, смывая потеки крови и куски мозгового вещества.

Когда кровоточащие шкуры поднимают лебедкой на палубу, Браунли пересчитывает их и мысленно прикидывает барыш. По его расчетам, выходит, что четыре сотни шкур дадут примерно девять тонн жира, а при удаче каждая тонна может принести до сорока фунтов. Итак, начало положено, но теперь главное – не останавливаться. Котики в стаде начинают разбегаться, а в широких просветах ледяных полей уже собралась флотилия других китобоев – голландских, норвежских, шотландских и английских, которые сражаются за один и тот же приз. Пока не наступила темнота, капитан поднимается с подзорной трубой в «воронье гнездо»[32] и выбирает наиболее благоприятное место для завтрашней охоты. В этом году стадо котиков необычайно велико, а сквозь ледяные поля, неровные и неодинаковой толщины, все еще может пройти корабль. Будь у него мало-мальски опытный экипаж, он легко взял бы пятьдесят тонн, но даже с этой немногочисленной бандой убогих засранцев, которых всучил ему Бакстер, капитан рассчитывает взять тонн тридцать, пожалуй, даже тридцать пять. Завтра он отправит на охоту еще один вельбот, решает он, шестой. Все ублюдки, способные дышать и держать ружье, отправятся на лед убивать котиков.

Светает уже в четыре часа утра, и они вновь спускают на воду шлюпки. Самнер сидит в шестой, вместе с Кэвендишем, судовым буфетчиком, юнгой и еще несколькими самыми злостными симулянтами. Снаружи ударил восемнадцатиградусный мороз, дует легкий ветер, а море цветом и консистенцией весьма походит на снеговую кашу на тротуарах Лондона. Самнер, боясь обморожения, надевает свое кавалерийское кепи и теплый вязаный шарф, а ружье зажимает между коленей. Пройдя около получаса на веслах на юго-восток, они замечают на льду темное пятно неподалеку. Котики. Они выбрасывают на лед якорь, привязывают шлюпку и высаживаются. Кэвендиш, насвистывая мотивчик «Красотки из Ричмонд-Хилл»[33], возглавляет процессию, а остальные идут за ним, растянувшись неровной цепочкой. Оказавшись в шестидесяти ярдах от котиков, они окружают их и начинают стрелять, убив трех матерых секачей и шестерых детенышей, но остальным удается удрать целыми и невредимыми. Кэвендиш сплевывает и перезаряжает ружье, а потом взбирается на гряду торосов, чтобы осмотреться.

– Они вон там, – кричит он своим спутникам, показывая в разные стороны, – и вон там, и вон там тоже.

Юнга остается на месте, чтобы освежевать убитых котиков, а остальные разделяются. Самнер идет на восток. Сквозь непрестанное потрескивание и скрип движущегося льда до него время от времени доносится отдаленный грохот выстрелов. Он убивает еще двух котиков и свежует их, насколько у него хватает умения и ловкости. Прорезав в шкурах отверстия, он продевает в них конец, связывает их вместе, перебрасывает веревку через плечо и направляется в обратный путь.

К обеду он убивает еще шестерых животных, и теперь от вельбота его отделяет около мили широких, движущихся льдин, по которым он тащит за собой сотню фунтов окровавленных шкур. От усталости перед глазами у него все плывет. Веревка натерла ему плечи, и они горят как в огне, а морозный воздух обжигает легкие. Подняв голову, в сотне ярдов впереди он замечает Кэвендиша, а справа видит фигуру еще одного человека в темной одежде, который тоже идет в том же направлении, волоча за собой шкуры. Он окликает их, но ветер подхватывает и уносит его голос, так что ни один из них даже не смотрит в его сторону. Самнер двигается дальше, представляя себе тепло и уют своей каюты и думая о пяти пузатых бутылочках с опиумом, выстроившихся в медицинской аптечке, как солдаты на параде. Каждый вечер после ужина он принимает двадцать один гран лауданума. Остальные члены экипажа полагают, что он совершенствует свой греческий, тогда как врач, пока они играют в криббедж или треплются о погоде, лежит на койке, погрузившись в состояние неописуемого и неслыханного блаженства. В такие мгновения он может быть везде и нигде. Разум его странствует по пространству и времени, навещая места, где ему довелось побывать, – Голуэй, Лакхнау, Белфаст, Лондон, Бомбей, – минута растягивается на целый час, а десятилетия проносятся мимо в один миг. Иногда он спрашивает себя, уж не мираж ли опиум, а потом задается вопросом, что, быть может, как раз мир вокруг, мир крови и страданий, скуки и хлопот, и является миражом и выдумкой? Ведь совершенно ясно, что оба эти мира не могут быть реальными и правдивыми одновременно.

Доковыляв до полыньи между двумя льдинами шириной в ярд, Самнер на мгновение останавливается. Перебросив конец веревки на другую сторону, он отступает на шаг и изготавливается к короткому прыжку. Пошел снег, и снежная круговерть окутала его непроницаемой пеленой, больно жаля в лицо и грудь. По опыту он уже знает, что лучше отталкиваться больной ногой, а приземляться на здоровую. Сначала он делает крохотный шажок, а потом побольше. Согнув колено, Самнер устремляется вперед и вверх, но его опорная нога поскальзывается на льду: вместо того, чтобы легко перепрыгнуть полынью, он нелепо, словно клоун – головой вперед, размахивая руками, – валится в черную ледяную воду.

На один долгий и жуткий миг он погружается с головой, ничего не видя вокруг. Судорожно работая руками, он всплывает на поверхность и хватается за кромку льда. От страшного холода у него мгновенно перехватывает дыхание; в ушах ревет кровь, и он отчаянно хватает воздух широко раскрытым ртом. Ухватившись за ледяную кромку второй рукой, он пытается подтянуться и вылезти из воды, но у него ничего не получается. Лед слишком скользкий, а руки ослабели после того, как он все утро таскал за собой тяжелые шкуры. Вода доходит ему до шеи, а снегопад усиливается. Он слышит, как льдины вокруг потрескивают и стонут, покачиваясь на мелкой волне. Если ледяные поля сдвинутся, Самнер знает, что они раздавят его. А если он пробудет в воде чересчур долго, то потеряет сознание и утонет.