Тени, которые проходят - Василий Шульгин

* * *

Ну, а как французы? Издательство «Пайо»? В. А. Маклаков? Василий Алексеевич держался примерно таких же взглядов, как и П. Б. Струве: война между чекистами. Но дело не в этом. Дело в названии книги «Три столицы» на французском языке: «La Renaissance de la Russie»[69]. Идея заключалась в том, что Россия не только не умерла под советской властью, но и возрождается. В этом смысле французский вариант книги был очень важен. Что же касается русского издания «Трех столиц», то эта книга быстро разошлась целиком, хотя жуликоватый издатель недоплатил мне гонорар.

Словом, я не помню, чтобы эмигрантская печать всяких направлений меня бранила или высмеивала. Всех строже относился ко мне я сам. И вышел из всех политических организаций.

Разумеется, разоблачение В. Л. Бурцева потрясло русскую эмиграцию. Вспомнили, что в свое время он разоблачил Азефа. Но вскоре Бурцев опять ушел в тень, зато в некоторых газетах стали появляться статьи разных лиц. Некоторые знали Якушева лично, другие знали Антона Антоновича, который на самом деле был Сергей Владимирович, и даже фамилию его установили (не помню ее). Вообще «Трест» в эмигрантской русской печати был обслужен со всех сторон.

* * *

Мои личные, частные дела были маленькие, но сердцу милые. В это время мы уже жили в Boulouris sur Mer. Сначала у нас была квартира у самого железнодорожного пути. Когда проносились rapides, весь дом дрожал, но мы скоро к этому привыкли. Ночью приближение rapide мы слышали за несколько километров. Звук бежал по земле, и стаканы звенели.

Квартиру я нашел неплохую во втором этаже с камином, с садиком. А соседний участок был пустой, заросший кустарником. Там свою первую юность провел Гриша, о котором надо здесь рассказать.

В нескольких километрах от Boulouris sur Mer был еще меньший поселок под названием Agai (Аге). Это испорченное греческое слово агатон, то есть неплохой, в данном случае «хорошее место». Однажды мы с Марией Дмитриевной приехали туда и пили кофе в миниатюрном ресторанчике. И видели, как большой кот бьет маленького, а тот забился под шкаф, куда большому было не залезть. Хозяйка рассказала, что некоторое время назад она что-то вязала из нитки серой шерсти. Утром, когда проснулась, то увидела, что моток шерсти лежит на гравии. Она поспешила его убрать, но оказалось, что это был не моток, а маленький котенок, свернувшийся клубком. Вот этот клубочек и был тем котенком, который забился под шкаф.

Разумеется, Мария Дмитриевна, как прирожденная кошатница, умилилась и просила отдать ей этого котенка, на что хозяйка с удовольствием согласилась. Спрятав котенка в карман, мы привезли его в Boulouris, и тут он вырастал на наших глазах. Сначала его бил местный большой кот, а в один прекрасный день Гриша побил уже сам местного кота.

* * *

У меня теперь было много времени, и я решил построить байдарку. Там, в России, строил их Кочановский, тут же его не было. Однако во Франции было много деталей и различных материалов, из которых можно было построить все, что угодно. Я поехал в St. Raphael и заказал в деревообделочной мастерской шесть досок длиною в шесть метров, шириною в десять сантиметров и толщиною в полсантиметра. Мне их тотчас же доставили в Boulouris. Сравнительно легко я сделал шпангоуты. Чертеж байдарки сохранился у меня в голове. Это была «Стрелка», взятая мною из книги Эша, председателя Санкт-Петербургского яхт-клуба «Руководство к парусному спорту».

Эш тоже эмигрировал, жил во Франции, в Ницце, имел четырех секретарей-машинисток из русских эмигранток. Что они писали под его диктовку, я не знаю, но жалованье Эш им платил.

* * *

Гриша принимал посильное участие в постройке байдарки, потому что играл со стружками и щепками. Строилась байдарка в садике под деревом, и работа заняла у меня достаточно времени. Много возни было с брезентом, так как хорошего брезента во Франции нет. Покраска лодки тоже потребовала много труда, потому что ее надо было выкрасить с двух сторон — с внешней и внутренней. Помог в этом деле вовремя приехавший Олег Значковский. Он был шофер и умел красить автомобили, что гораздо труднее, чем построить байдарку.

Затем приехал Дима, который наладил паруса. Две мачты из бамбука — высокий грот и поменьше бизань. Паруса — кливер, косой грот и крошечный бизань. Управление — веслом, руля не было.

Наконец, к весне 1927 года она была готова. Это сооружение торжественно вынесли и спустили на воду. К спуску приехала Неночка и в ее присутствии произошло крещение судна. О нос я разбил горлышко шампанского, и в то же мгновение Неночка громко произнесла:

— La Maroussia!

Значит, байдарка была крещена в честь Марии Дмитриевны? Нет, тут был секрет. Если переставить буквы («La» между «Ma» и «rou…») и сказать по-русски, то выходило «Малая Русь».

Сели Дима и Олег, вышли в море и сейчас же перевернулись. Значковский был хороший шофер, но ничего не понимал в парусном деле. Впрочем, все это пустяки. Эта байдарка потом погибла, но до этого доставила мне много удовольствия. Сначала с Димой, а потом с Вовкой.

* * *

Однажды я получил письмо от русского эмигранта, кажется, из Лиона. Начиналось оно примерно так: «Вы меня не знаете, но я знаком с Вами по Вашим книгам. Почему-то мне захотелось Вам написать. Вероятно, Вы получите мое письмо тогда, когда меня уже больше не будет. Жизнь потеряла смысл…».

Подпись и адрес были. Я сейчас же послал ему письмо авиапочтой. Исходя из того, что он называл себя инженером, я развил ему теорию, что волнообразное движение напоминает не только природу, но и человеческие жизни. Всякая волна имеет гребень и нижнюю точку, провал или даже бездну. «Вы сейчас находитесь в бездне, — писал я ему дальше. — Но через положенное время — какое, я не знаю, — вы очутитесь на гребне. Дождитесь его и, может быть, все будет хорошо».

Через некоторое время я получил ответ. «Вы оказались правы, — писал он. — То, что мне казалось бездной, было закономерною впадиною. Сейчас я на гребне, и мне кажутся смешными мои чувства, те, что я испытывал в бездне».

Конечно, первое письмо доставило мне беспокойство. По выражению «вероятно… меня уже не будет» я определил опасность. Но «вероятно» не значит «наверное».

* * *

В Boulouris я сделал некоторые наблюдения над тамошними обывателями. Здесь проживали так называемые провансальцы, французы, потом смесь провансальцев с итальянцами и чистокровные итальянцы.

К последним принадлежало супружество Compario, приехавшее из Италии и осевшее здесь. Они содержали магазин, кафе и маленькую гостиницу для приезжих. У них была одна дочь, родившаяся уже во Франции, хорошенькая Симона, яростная французская патриотка.

Настало время, когда Муссолини начал пропаганду под лозунгом «Mare Nostra», то есть, что Средиземное море принадлежит Италии, а значит, весь так называемый Лазурный берег не должен принадлежать Франции.