Ассортир - Алексей Викторович Иванов

превратятся в творцов безобразного. Как Зощенко иже с ним. Раскрошив мрамор своего потенциала и сделав себя таким вот образом мыслей абсолютно непригодными для подлинного творчества. Не на бумаге, но – в жизни.

– Сбрехать-то красиво каждая собака может! – подхватила Козлова. Его усмешку. – Плоть, ведь, изначально бреховна!

– А вот ты опиши свои реальные трансформации и те конфузы и злоключения, которые тут после этого у тебя возникнут! Как я. Да так, чтобы это понравилось не только тебе, но и всем. Так чтобы и твои поклонники тут же возжаждали трансформироваться за тобой вослед, желая тут же во всём тебя перещеголять! Ведь многие и до сих пор наивно думают, что «Одиссею» придумал некий Гомер. А не взял эту историю в народе. Приукрасив её своим слогом и поэтическим талантом. Как делал это тот же Гоголь, черпавший «Вечера» не у себя в голове, а прямиком из народа, описывая уже бывалых тут Волшебников. И приукрашивая дополнительным смешением эти их приключения со злоключениями тех, кто пытался их эксплуатировать для своей личной выгоды. И что у них вместо этого получалось.

– Обхитрить хитреца!

– Механика неверия каждого в нечто высшее предельна ясна. Ведь тебя с самого детства обманывали и предавали.

– И это понятно, – усмехнулась Оливия. Над Ганешей. – Такого лоха просто грех не кинуть!

– Потом ты доверяешь друзьям, и они тебя кидают. По одному. Затем – любимой. И снова – крах идеалов! Кто-то опускается и до любимых, думая хотя бы там найти себе пристанище. Но и тут – та же картина. «Хрен» «редьки» не слаще. Как ты их ни облизывай и что при этом ни бормочи: о том, как ты искал(-а) свою мифически сладенькую любовь-морковь.

– Вместо них.

– Это у всех так. Так и выращивают демонов из бесов. А ты как думал? -а? А то ведь не ровен час ещё воспаришь и улетишь с фермы. Став ангелом. А так архидемоны тебе тут крылышки-то периодически подрезают ссорами и ты уже и сам-а не веришь ни в какие вольные хлеба.

– И сидишь тут, завалив хлебало, – усмехнулась Козлова.

– И предельно рад-да той похлёбке, что тебе досталась в этой твоей утлой лодчонке жизни. Обуреваемой иногда штормами быта чтоб ты своё место знал-а и дрожал-а на ветру, как та тварь дражайшая, доставшаяся нам по наследству от уже Доста-вшего всех писателя. Мол, у других ещё хуже. Эх, ты, лошара! А мог-ла-ла-ла бы снова стать ангелом! Чисто физически. И воспарить туда, куда тебе надобно. Без руля и ветрил. А не твоему фермеру – архидемонам. Пожирающим твои яйца – вихревую энергию. В чистом виде. Пока ты исступлённо бьёшься своей дурной (бесконечностью) головешкою об заклад, бесконечно споря с другими и доказывая самому (Ему и самой) себе, что это не так. Дурашка. А ты думал, а, я буду тебя жалеть? Как те очкастые Исаака Бабеля? Дерзай, дщерь! И пинай дверь! Вливайся в волну трансформации в ангела! Проверяй на собственном опыте и никому не верь. Даже – мне. А то выдернут из контекста, переврут мои слова и опять тебя кинут. Каждый ведь хочет показаться умнее, чем то, что он цитирует. Своего-то ума отродясь не бывало. Создать нечто грандиозное! А на чужой могиле грех не потанцевать, попирая своими огнеупорными пятками незабудки моих пламенных поклонников. Так что не слушай никого и запускай в мир волну своей собственной божественности! «О, цэ, дило!» Сказал бы Гоголь. А всем этим краснобаям и пустобрехам цена три копейки в базарный день. Какие бы они себе и друг другу «шнобелевские премии» и призы не вешали на жирные шеи. Целуя друг друга по-Ильичёвски горячо! Пытаясь привлечь к себе внимание чуткого к малейшей шумихе обывателя. Чтобы он опять навострил уши. И тут же получил по ушам. Типа, эстетическое впечатление и всё тут. На большее, мол, от писанины и не рассчитывайте. А я вот сел и всё рассчитал! Понятно? И тебе даю эти же деревянные счёты. В качестве сувенира, разумеется. Раз ты даже на пальцах считать ещё не в силах, за отсутствием таковых.

– Сил или пальцев? – не поняла Оливия. Что он говорит это не только ей.

– Силы в пальцах, превращающей пальцы в палицы! То есть в то, что ранее казалось нам абсолютно недосягаемым! Ведь все творцы уродливого и безобразного, тут я имею в виду прежде всего – в жизни, постепенно становятся именно такими же и сами. И мне их очень и очень жаль. Ведь они упускают свой шанс. Стать бабочкой, от малейшего взмаха крыльев которой может измениться весь мир. То есть – Творцом. Ведь превращение гусеницы через период окукливания в бабочку это лишь воплощённая метафора становления беса ангелом. Настолько же реальная, как и то, что может, при желании, произойти с каждым.

– И кто же делает тут одних прекрасными, а других – безобразными? – оторопела Оливия.

– Как это – кто? Они же сами и делают. Кому ещё они тут нужны? Иначе они так и будут бесхозно валятся на свалке времени. Бесформенной биомассой гусениц. Не открыв для себя подлинный смысл слова «вечность», так никогда с нею и не соприкоснувшись. Другие – только искушения, восторженно зовущие их стремительно броситься в пучину самосовершенствования. Направо или же – налево. И только им самим решать, слушать ли песни этих соблазнительных сирен и начать уже хоть куда-то бежать, либо так и сидеть на попе ровно и тупо ждать. Как дети. Пока кто-нибудь не явится в их жизнь, свалившись с неба. И не сделает всё за них самих.

– Но боюсь, что на это способен лишь метеорит, – усмехнулась Козлова. – Раздавив их в лепешку.

– Ведь никто не имеет права их насиловать. Их Свободу Выбора. И раз уж они выбрали для себя сидеть и ждать, то никто не вправе лишать их этого данного им самим Монте-Кристо Выбора. Ограничивая их Свободу. Понимаешь? Никто. Даже архангелы. Они могут лишь позвать их. К себе. А верить или не верить, что они уже прямо сейчас действуют через меня и разрывают тут перед ними мою глотку, призывая их к себе, это только их право и только их моральный выбор. Или же – аморальный. Как обычно. Решать им. И никто, абсолютно никто не вправе выбить из под их попы даже песчинку, породив писк-чинку возмущения и конфликт интересов, который они тут же кинутся раскачивать и защищать свою инертность и лень. Поражаясь собственному энтузиазму. Лишь погружаясь в деструкцию и архаику. Поэтому любить или же не любить себя могут