Лазоревый грех - Лорел Гамильтон

Она слабо улыбнулась:

— Что-то в этом роде. — Потом улыбка исчезла,будто и не было никогда. О'Брайен полностью вернулась к делу — она из тех, чтодалеко от него никогда не отходит. — Сделать, чтобы ни с одной женщинойбольше такого не было, важнее, чем решить, кому достанется слава.

— Приятно слышать, что все мы с этим согласны, —заключил Зебровски.

О'Брайен встала. Она пододвинула фотографию Зебровски, изовсех сил стараясь на этот раз на нее не смотреть.

— Можете допросить Хайнрика и того, второго, хотя он неособенно много говорит.

— Давайте составим план до того, как пойдемтуда, — сказала я.

Они оглянулись на меня.

— Мы знаем, что Ван Андерс — наш человек, но не знаем,единственный ли он наш человек.

— Вы думаете, что один из тех, кого мы взяли, могпомогать Ван Андерсу в этом? — Она показала на фотографию, которуюЗебровски прятал в папку.

— Я не знаю.

Посмотрев на Зебровски, я подумала, не пришла ли та же мысльв голову ему. Первая записка гласила: «Мы и эту пригвоздили». Мы. Я хотелаудостовериться, что Хайнрик в это «мы» не входит. Если да, то никуда он неуедет, если я смогу этому помешать. Мне действительно было все равно, комудостанется слава за раскрытие дела. Я только хотела, чтобы оно было раскрыто. Япросто не хотела никогда больше, никогда не видеть такого, как эта ваннаякомната, эта ванна и ее... содержимое. Я привыкла считать, что помогаю полициииз чувства справедливости, из желания защитить невинных, может быть, даже изкомплекса героя, но недавно я стала понимать, что иногда мне хочется раскрытьдело из куда более эгоистичных соображений. Чтобы никогда больше не являться наместо преступления такое же мерзкое, как то, что я недавно видела.

Хайнрик сидел за небольшим столом, сгорбившись на стуле ипривалившись к спинке, что на стуле с прямой спинкой труднее сделать, чем кажется.Тщательно подстриженные белокурые волосы сохраняли аккуратность, но очки онположил на стол, и без них его лицо было намного моложе. В деле говорилось, чтоему ближе к сорока, чем к тридцати, но он не выглядел на свои годы. Лицо у негобыло невинное, но я знала, что оно лжет. Всякий, кто после тридцати выглядиттак невинно, либо лжет, либо отмечен рукой Господа. Почему-то я не думала, чтоЛеопольд Хайнрик когда-нибудь будет причислен к лику святых. Оставался одинтолько вывод — он лжет. О чем лжет? В этом-то и был вопрос.

Перед ним на столе стояла пластиковая чашка кофе. Стояла онадавно, и сливки стали отделяться от более темной жидкости, образуя наповерхности бледные полосы.

Когда мы с Зебровски вошли, он поднял на нас светлые глаза.Что-то мелькнуло в них: интерес? Любопытство? Тревога? Но оно мелькнуло иисчезло раньше, чем я успела понять. Он взял со стола очки, обратив ко мнеспокойное невинное лицо. В очках он был по виду ближе к своему возрасту. Онивыделялись, и прежде всего, глядя на его лицо, ты замечал оправу.

— Хотите свежую чашку кофе? — спросила я, садясь.

Зебровски прислонился к стене возле двери. Мы начали с того,что я стала задавать Хайнрику вопросы, чтобы посмотреть, не даст ли эточто-нибудь. Зебровски ясно дал понять, что вести игру мне, но никто, в томчисле и я, не хотел, чтобы я осталась с Хайнриком наедине. Он меня преследовал,и мы до сих пор не знали зачем. Агент Брэдфорд предположил, что это былкакой-то заговор с целью заставить меня поднимать мертвых для каких-то нечестивыхцелей. Но точно Брэдфорд тоже не знал. Пока мы не будем знать точно,осторожность не помешает. Да и вообще она никогда не мешает.

— Нет, — сказал Хайнрик. — Хватит кофе.

У меня в руке была чашка свежего кофе, а в другой — стопкапапок. Поставив кофе на стол, я стала напоказ раскладывать папки рядом с собой.Он бросил взгляд на папки и стал смотреть на меня с прежней безмятежностью.

— Слишком много выпили кофе? — спросила я.

— Нет.

Лицо его было внимательным, спокойным, лишь с некоторымиследами усталости. Что-то его взволновало. Папки? Слишком большая стопка. Мынарочно сделали ее большой. Внизу лежали дела, не имеющие никакого отношения кЛеопольду Хайнрику, Ван Андерсу или безымянному, который сидел сейчас в другойкомнате дальше по коридору. Невозможно иметь военный послужной список безупоминания фамилии, но каким-то образом темноволосый американец сумел этосделать. В его деле было столько вымаранных мест, что оно почти не читалось.Тот факт, что нашему Джону Доу не дали имени, но признали, что он был когда-тослужащим вооруженных сил, беспокоил. И наводил на мысль, чем же занимается моеправительство.

— Хотите выпить чего-нибудь другого? — спросила я.

Он покачал головой.

— Может быть, нам придется здесь просидетьдолго, — предупредила я.

— От разговора горло пересыхает, — добавилЗебровски от стены.

Хайнрик покосился на него, потом снова посмотрел на меня.

— От молчания горло не пересыхает. — Губы егодернулись почти в улыбке.

— Если в процессе нашей беседы вы захотите мне сказать,почему именно вы меня преследовали, мне было бы приятно это услышать, хотя этодалеко не основная причина нашего здесь присутствия.

Это его, похоже, озадачило.

— Когда вы нас остановили, это казалось для вас оченьважным.

— Так оно и было, и я бы до сих пор не против этоузнать, но у нас сменились приоритеты.

Страха в нем не было. Было видно, что он устал, измотан инедоволен, но он не боялся. Не боялся ни полиции, ни меня, ни попадания втюрьму. Не было в нем той нервозности, которая бывает почти у всех при допросев полиции. И это было странно. Брэдли сказал, что наше правительство собираетсяпросто отпустить Хайнрика. Он об этом догадывался? Знал? Если да, то как?Откуда он мог знать? Почему он нисколько не боялся попасть надолго в тюрьмыСент-Луиса?

Я открыла первую папку — зернистые фотографии старыхпреступлений. Женщины, которых Ван Андерс растерзал в других странах, далекоотсюда.

Я положила фотографии перед ним аккуратным рядом черно-белойрезни. Некоторые были такого плохого качества, что, если не знать, на чтосмотришь, ни за что не угадаешь. Ван Андерс превратил свои жертвы в кляксыРоршаха.

На лице Хайнрика отразилась неприязнь, почти отвращение.

— Ваша детектив О'Брайен уже показывала мне это. Ужеизложила свою ложь.

— И какую же? — поинтересовалась я. Попробовалакофе, и он оказался неплохой. Хотя бы свежий. И поверх чашки я следила за лицомХайнрика.

Он сложил руки на груди:

— Что недавно в вашем городе случились убийства,похожие на эти.