Дар сгоревшего бога - Джеймс Клеменс

Флиттер на кончиках весел скользнул в протоку. Роггер начал огибать маленький островок, но слишком мягко повернул колесо. Чуть не зарылся в сеть узловатых корней у берега. Крутанул жестче, накренив лодку так, что один ряд весел завис в воздухе, и вырвался.

Протока оказалась извилистой. Роггер старался как мог, то замедляя ход, то прибавляя, то накреняя лодку, то поднимая ее над водой. На последнем повороте заднее весло правого борта задело за камень и отломилось. Улетело, подобно бронзовой стреле, в чащу леса.

Наконец они оказались в кипящем озере.

Вошли в туманную завесу над огненно-красной светящейся водой. На них дохнуло жаром, вонючим серным запахом. Поцелуй Такаминары… Пар позади лодки закружился воронкой.

С острова донесся свирепый вой. На зубцах каменной короны яростно плясали отблески зеленого огня, раздутого взмахом крыльев демона.

Роггер направил флиттер — трепещущее копье из бронзы и дерева — к острову. Нацелился на один из утесов, словно собираясь его протаранить.

— Приготовились!

Тилар встал, накрыл своим плащом Дарт, крепко прижал ее к себе. Сказал:

— Держись обеими руками.

Она что было сил вцепилась в его пояс.

— Пора! — крикнул Роггер.

Он, резко крутанув рулевое колесо, развернул нос влево, сильно накренил лодку. Та пошла к острову правым бортом вперед. Ход замедлился.

В тот же миг Тилар, укрытый тенями плаща, держа Дарт под мышкой, прыгнул через поручень и темным вороном полетел к песчаному берегу.

Роггер усилил поток алхимии, флиттер вспорхнул, как испуганная пташка, и понесся от острова прочь.

Тилар прокатился по берегу, стараясь не придавить своим телом Дарт, и поднялся вместе с ней на ноги лишь в тени каменного зубца, среди зарослей колючих кустов.

Оттуда оба проследили за флиттером, который двинулся вправо, вокруг острова. После чего Роггер намеревался вывести его в ту же протоку.

Но уже с сопровождением.

Ночную тишь снова разорвал вой демона. Охотничий клич. Выглянуть Тилар не решился. Их тайное появление на острове таким и должно было остаться.

Перед тем как отправиться сюда, он вымазал своей кровью все поручни лодки. Теперь его запах служил приманкой, «блесной», которая стремительно удалялась от острова.

Но попалась ли на крючок рыба?

Вой повторился. Зеленый огонь разгорелся ярче. Тилар услышал, как захлопали тяжелые крылья.

Издали донесся крик Роггера:

— Коль хочешь перекусить, поймай сначала!..

И демон откликнулся на вызов.

Тилар выждал еще два долгих мгновения. Роггер выманивал крылатого стража с острова, который питал его силой. И если бы Тилару удалось погасить зеленый огонь, лишить демона-духа источника темной Милости, справиться с ним было бы куда легче.

Правда, он не знал еще, что именно его здесь ожидает…

— Идем. И помни — если я скажу…

— …«беги», то я бегу и прячусь, — ответила Дарт. — Помню.

Он не хотел брать с собой девочку. Но ее кровь могла понадобиться для возрождения клинка. Тилар слишком мало знал о Ривенскрире, который необходим для освобождения богов. Останься же он вдруг с одной рукоятью… считай, все пропало.

Издалека донесся вой демона.

Да и вряд ли в лодке было бы сейчас безопаснее…

Он выпрямился, обнажил Ривенскрир.

— Держись ближе. Пойдем под укрытием плаща до тех пор, пока это возможно.

Дарт прижалась к нему потеснее.

Они начали обходить утес. На острове царила почти полная тишина. Лишь потрескивало на ветру голодное пламя да глуховатые звуки слышались, похожие на бряцанье цепей и скрежет камня.

Тилар сделал еще шаг вперед и понял, чего не хватает.

Песни-манка.

Когда они смотрели на остров издали, из флиттера, та еще звучала. Одинокий женский голос, исполненный грусти. Но теперь он умолк. Что же произошло? Тилар встревожился.

Однако останавливаться не стал, и они с Дарт вышли к костру, который пылал в самом центре острова. Тепла он не давал. Лишь бросал мутный, нечистый, зеленоватый отсвет на их лица и на все, что было кругом.

Тилар, чувствуя, что перед ним бездонный колодец силы, заслонился от него тенями плаща. Пошел краем центральной площади, окруженной низенькими каменными домами без окон, с дверями нараспашку.

Он был уверен, что оттуда за ними наблюдают. Но показаться не решаются.

Снова послышались скрежетание камней и лязганье железа.

Здесь, внутри короны, при свете костра Тилар разглядел рисунки, вырезанные на внутренней стороне утесов-зубцов. На одном были изображены картины мирной жизни — мужчины и женщины, занятые повседневной работой, возделывающие поля, ведущие груженных кладью быков. На другом — великая битва. Воины с копьями и топорами, отрубленные руки и ноги, насаженные на колья головы… Болезненное напоминание о Сэйш Мэле. Древние художники воспевали и радости плоти — пиршества и любовные утехи, совокупление в разнообразных позах.

Тилар поспешил загородить от Дарт эту скалу.

Он понял, что поселение основано в незапамятные времена, еще до появления королей-варваров. Вот какое место выбрали для своей проклятой кузницы заговорщики Кабала, поверившие лжи наэфринов, которые будто бы собирались покончить с тиранией богов, дабы вернуть власть и величие людям…

Они с Дарт обошли половину площади и увидели дом побольше прочих, с открытой дверью, откуда падал свет. Обычный, не зеленый.

Тилар приблизился к этому дому с Ривенскриром наготове, жестом велел Дарт оставаться снаружи. Притолока была такой низкой, что ему пришлось нагнуться, чтобы заглянуть внутрь. В небольшом очаге посреди комнаты пылал огонь. Лучами от него расходились шесть каменных постаментов. На них простерлось шесть фигурок, закутанных в серые мантии, грязные и рваные.

Тилар почуял запах крови.

Она текла по постаментам, скапливаясь лужицами у ног лежавших. Скатывалась струйками вниз, бежала к огню.

Шагнув вперед, он приказал Дарт:

— Встань в дверях. Следи за площадью.

Она вошла в дом и остановилась у порога, как было велено.

А Тилар приблизился к одному из каменных лож. На нем вытянулась мертвая девочка, не старше пятнадцати лет, с прямыми светлыми волосами до плеч. Обычная девочка… если не видеть ее горла. Жуткого, раздутого, как у квакающей лягушки.

Певица.

Он заглянул в открытые глаза. Такое милое личико, и столько несчастий… Но можно ли винить в них ее? Рожденную черной алхимией, без ведома и согласия превращенную в сирену темной Милости? Она была не свободнее тех, кого связывала своей песней.