Машина пробуждения - Дэвид Эдисон

Тэм скривился:

– Я бы посоветовал тебе свести счеты с жизнью, чтобы разорвать эту связь и прикончить палец, да только Шестой Серебряный, невзирая ни на что, сохранит твой мизинец для Лалловё. Сочувствую.

Купер согласился, а затем кивнул в сторону Эшера, Сесстри, Алуэтт и Прамы, дружелюбно помахал Пурити и Кайену и, пожав плечами, посмотрел туда, где стоял совершенно потерянный Окснард.

– Зато у меня есть те, кто сможет прикрыть спину. А вместе с ними и куда более серьезные проблемы.

– Ну что ты можешь поделать с тем, что Смерти больше нет, Купер?

И в самом деле – что он мог? Неужели только наблюдать, как все миры превращаются в дурдом? Толстяк скорчил кислую мину.

– Вообще-то я говорил о своей спине. Ты ее видел? Это же ужас какой-то.

Что-то сухое и теплое скользнуло по его руке. Опустив взгляд, он увидел, что Тэм взял его ладонь в свою.

– Я привык ко всяким ужасам.

Купер вздохнул, а Тэм опустил голову ему на плечо.

– Тебе стоило бы держаться от меня подальше, Тэм.

– Знаю. Вот только член тебе в рот.

– Если честно, я бы предпочел сейчас кофе. – Купер благодарно сжал теплую сухую ладонь бывшего пленника фей.

– А как насчет и того и другого?

Купер улыбнулся, а затем вновь нахмурился – его фантомный палец дернулся где-то там, среди далеких миров. Он думал о вивизисторах, соединявших его с новой королевой Семи Серебряных. Это никогда не кончится, не так ли?

И словно подтверждая эту его мысль, Алуэтт шагнула вперед и развернулась в нечто большее. Одним движением она разделила зерно своего тела и выросла, отращивая целые ветви новых органов чувств, улучшенных мыслительных способностей и талантов, недоступных бренной плоти. Глядя прямо на нее, Купер ощутил, как перемены изливаются из нее, подобно ледяной волне, когда эта странная женщина взорвалась внутренней энергией, превращаясь лишь в подобие человека. В тот момент, когда произошло преобразование в то состояние, которое Купер мог определить лишь как присутствие, он понял, что теперь ее зовут Шкура Пересмешника. А затем, когда облака красных волос обожгли пространство всей полнотой ее подлинной сути, он осознал, что она снова носит свое настоящее имя – Чезмаруль. Так много личностей для одного существа, везде сующего свой нос, – неужели все Первые люди настолько сложные? Эшер вроде нет, но можно ли сказать с уверенностью?

Но заговорила не Чезмаруль Красная Лента. Речь произнесла Прама, принявшая на себя обязательства княгини.

– Настали смутные времена. Умирающие больше не Умирают. Мы чувствуем на своих языках поднимающуюся желчь всех миров, но сейчас, пусть даже на пороге конца всего и вся, мы разделяем вместе мгновение покоя. В ожидающую нас годину нам может понадобиться память об этом дне; так раскройте свое сознание, чтобы ощутить вкус слез и молока, аромат витающих в воздухе лепестков, гул воды, изливающейся в море небес. – Она немного помолчала. Брызги водопада охладили лицо Купера. Воздух наполнился лепестками бархатцев и вишен. – Многие из вас в последние дни опасались того, что стали свидетелями конца всех миров. Но, боюсь, мы столкнулись лицом к лицу с чем-то куда более скверным. И все же есть лишь одно, что можно сказать о выпавших на нашу долю испытаниях: жизнь продолжается и мы все будем жить… По правде сказать, у нас просто нет другого выбора. Ведь умерла она.

Прама подождала, и Чезмаруль качнула головой в сторону погребальной ладьи. Красные кудри протянулись к трупу, подобно стилизованному изображению ветра. Полипы, росшие вдоль тела безымянной Первой, все еще тлели – они были настолько древними и огромными, что смерть не могла совладать с ними несколько дней, – но свет их ослаб. Прежде мерцавшие свечами, теперь они едва заметно пульсировали красным огнем.

Должно быть, когда-то это существо производило потрясающее впечатление.

– В мирах настоящие, последние похороны редки, но сегодня мы отдаем морю тело одной из наших мудрейших представительниц, одной из самых древних Первых. Мало кто родился раньше нее, и она была прародительницей всей расы эсров, основавших Неоглашенград. Также она стала и матерью Смерти, принеся себя в жертву и превратив свою плоть в источник той энергии, что даровала покой.

Задолго до появления Третьих людей и, может быть, даже до того, как возникли потерянные Вторые, эта безымянная героиня была заточена глубоко под землей в саркофаге из золота и света, и благодаря ее самопожертвованию древним удалось распечатать бутылочное горлышко бытия и открыть Последние Врата, проход в небытие. С ее Смертью этот путь закрылся для всех нас, и отныне мы все отданы на милость проклятию бытия.

Пока Прама вещала перед внимательно прислушивающейся к ней публикой, Купер отделился от общей толпы – Тэм был настолько поглощен тем, что сейчас говорилось, что даже не заметил этого, – подошел к краю ближайшего утеса и заглянул в бездну. Насколько хватало глаз, на сотни миль в любом направлении он видел разнообразные небеса – зеленые, оранжевые и даже черные, подсвечиваемые причудливыми созвездиями. Это и вправду было море из небес, так? Они наслаивались одно на другое.

Но зачем Чезмаруль выдернула Купера из его жизни? Что он такого знаменательного свершил? Не ему принадлежала честь победы над «Оттоком», или открытия Купола, или убийства Цикатрикс. Неужели он должен был стать просто свидетелем этих событий – или же смысл заключался в чем-то большем?

Где-то за его спиной Прама передала слово Чезмаруль, повернувшейся лицом к собравшимся. Если сказать точнее, часть ее развернулась – глаза являли собой порталы, открывающиеся в измерение красных молний, той жизненной энергии, что составляла ее подлинное «я». Они были наполнены ею.

– Знаете, она ведь была и моей матерью. Она родила меня еще до того, как мои младшие братья и сестры стали эсрами. Не знаю, кто или что породило миры, о собравшийся народ Памяти о Небесах, знаю только ту, что дала жизнь мне. Мы с матерью купались в водах реки Сатасварги во времена красного смещения рассвета всего сущего. Задолго до того, как миры познали отсчет времени, я плыла со своей матерью в море света и музыки, и мы были с ней одним.

Толпа застыла, птицы неподвижно повисли в воздухе, а водопады превратились в скульптуры из битого стекла. Купер одиноко стоял в тени Чезмаруль, чувствуя, как щупальца ее подлинного «я» образовали стену, за которой не было места движению; он выпустил наружу собственное «я», ощупывая границы, созданные ее заклятием, – то, как он заметил, оказалось достаточно простым. Вместо того чтобы останавливать время во всех мирах, она просто ускорила его течение в нарисованном ею круге.

Он был поражен.

– Ох, должно быть, сейчас вторник. Целую неделю у меня не было необходимости вести счет дням. Разве не удивительно? А ты знаешь про вторники – или это нечто вроде того моего знания, что наличие муравьев увеличивает время, в течение которого крошки от моего печенья успевают долететь до пола?