Реквием по солнцу - Элизабет Хэйдон

— Первый бак перевернул Винкейн, — быстро ответил Омет. Это были первые правдивые слова, которые он произнес. — Он пытался убежать.

Глаза Эстен сузились, а рот превратился в тонкую линию.

— А как он все поджег? Почему керамический раствор затвердел?

Омет старался дышать так, чтобы нож не царапал кожу.

— Я не знаю. Он меня связал и вынес наружу.

— Хмм. Я до сих пор не понимаю, почему он рискнул меня разгневать, помешав работе плавилен. Возможно, хотел использовать своих грязных болгов при восстановлении Энтаденина. Он необычный тип, не так ли? Ну, не имеет значения. Он свое получит.

Омет ничего не ответил.

— Как и ты, Омет.

Свободной рукой она потянулась к себе за спину и еще сильнее прижала нож к горлу Омета. Мир вокруг юноши начал чернеть.

Омет боролся с подступающим мраком. Перед глазами у него прояснилось, и он увидел, что Эстен держит в руке блестящую металлическую флягу. Сняв большим пальцем крышку, она поднесла сосуд к его губам.

— Пей, коротко приказала она.

Омет, не открывая рта, промычал что-то нечленораздельное, но явно отрицательное.

С того самого момента, как он узнал Эстен, смерть стала неизбежной, и теперь, когда она пришла за ним, на него снизошел покой. Омет больше не чувствовал страха.

Эстен удивленно заморгала:

— Ты отказываешься мне повиноваться? Похоже, ты храбрее, чем я думала.

Она резко подпрыгнула у него на груди. Омет открыл рот от неожиданности, и Эстен тут же начала заливать обжигающую жидкость ему в рот, одновременно надавливая ему на горло, чтобы заставить проглотить отраву.

Омет застонал, чувствуя, как жидкость стекает в желудок. Через несколько секунд жар распространился по всему его телу. Он попробовал пошевелиться, но не смог двинуть ни рукой, ни ногой.

Эстен быстро соскочила на пол.

— Если будешь шевелиться, умрешь быстрее, равнодушно сообщила она, поправляя одежду. Небрежное движение руки — и нож исчез. — Мне нужно, чтобы ты некоторое время провалялся в лихорадке, до тех пор, пока король болгов не вернется домой. — Она склонила голову набок, с интересом наблюдая, как краснеют его щеки. — Твоя мать гордилась бы тобой, Омет, узнав, как ты вел себя в свои последние мгновения. Не сомневаюсь, что ты оценил, какую легкую смерть — в отличие от многих других — я тебе подарила. Во всяком случае, тебе не придется жить с осложнениями, наступающими после приема пикриновой кислоты.

На ее лице появилась широкая улыбка, и она наклонилась поближе к Омету.

— Это замечательная штука. Те, кому она попадет на кожу или кто вдохнет ее, как твои друзья-болги, вскоре обнаружат, что их глаза, волосы и кожа приобрели роскошный желтый цвет, напоминающий золоченое стекло. Им предстоит пережить просто чудесную агонию: они будут мочиться кровью, их внутренние органы начнут растворяться, потом придут судороги, помрачение сознания, которое и приведет их к благословенной, но весьма болезненной смерти.

Эстен взяла правую руку Омета, совершенно не желавшую ему подчиняться, и уронила ее на постель. Она вытянулась рядом с ним и подложила руку ему под шею, наблюдая, как его дыхание участилось, а лицо посерело. Нежным движением она положила голову на плечо Омета, повернулась так, чтобы губами коснуться его уха, и прошептала:

— Но самый лучший подарок я приготовила для короля болгов! Глазурь, которую мы использовали для его вожделенных стекол, на самом деле тоже пикриновая кислота, Омет. Чудная вещь, пока она сохраняет влагу, вот как сейчас, под деревянным колпаком, закрывающим купол. Уверена, что ты не забыл моих уроков в плавильнях. Помнишь, что происходит, когда она высыхает?

Омету катастрофически не хватало воздуха, он уже почти потерял сознание и поэтому ничего не сказал, хотя знал ответ.

Когда пикриновая кислота высыхает, она взрывается.

Он не почувствовал поцелуя, которым его наградила Эстен, и не слышал, как она ушла. Яд сделал свое дело.

51

Северное побережье

НОЧЬЮ, когда стало слишком опасно продвигаться по тропе, шедшей вдоль побережья, они остановились и разбили лагерь.

Они не стали разжигать костер, просто прилегли на песок. А потом разыгралась буря.

Молнии раскалывали небо, ветер набирал силу. Вспышки озаряли притихшую землю и бушующее море призрачным светом, затем раздавались оглушительные раскаты грома, эхом отражающиеся от прибрежных утесов. Лошади испуганно ржали.

Путники быстро свернули лагерь и поспешили на север, держась подальше от пенящихся волн, штурмующих берег, и не обращая внимания на укусы соленой морской воды, смешанной с пресными каплями дождя.

Наконец они укрылись среди развалин маленькой деревушки, расположенной на берегу небольшой бухты, окруженной с запада отвесными скалами из застывшей лавы. Возле волнолома осталось стоять небольшое кирпичное здание с наполовину обвалившейся черепичной крышей; все остальные дома превратились в пепел.

Они оставили лошадей возле волнолома, и тут на них обрушился ливень, мгновенно промочивший их до нитки. Путники поспешили спрятаться от непогоды в полуразрушенном здании.

Спугнув крыс, они заняли сухой угол. Старик рассмеялся, глядя вслед сбежавшим под дождь грызунам.

— Я прикончил последних серендаирских крыс много лет назад. — Он вздохнул с деланной грустью. — Бедный старый Ник. Я помог ему перейти в крысиную загробную жизнь, если она, конечно, существует. Должно быть, он приплыл на одном из кораблей Первого флота.

— Крысы тоже обрели бессмертие, перейдя сюда из старого мира? — удивился Эши.

— Да, — кивнул Маквит. — Намерьенские крысы. А ты думал, что только люди не умирают? — Старик покачал головой. — Ник стал совсем худым, даже его родичи не пожелали его сожрать. Я тоже не нашел в себе мужества его съесть.

— Я хочу получить ответ на один вопрос, — заговорил Акмед. — Он уже давно меня мучает. В легенде говорится, что вы убили Тсолтана, ф'дора, поселившегося в теле жреца Башни Пустоты, моего ненавистного хозяина. Как вам удалось с ним расправиться? Вы не дракианин, однако вы его убили — человека и демона. Я должен знать. Быть может, это как-то поможет нам в предстоящем сражении. Маквит прислонился к стене, не обращая внимания на дождь.

— Я выслеживал его, — начал он, погружаясь в воспоминания. — Тогда я был молод и думал, что нахожусь в расцвете сил. Я был тенью короля, защитником королевы, черным львом. В те времена многие говорили, что у меня есть крылья. И когда ветер дул мне в спину, я начинал им верить. Раз уж нам суждено было встретиться, я хочу, чтобы вы запомнили обо мне одно, но самое главное: я всегда доводил до конца начатое дело. Лучше всего я действовал в одиночку. Я не министр, не советник и не посол. Я не хочу быть генералом — мое место в авангарде. — Он оторвал взгляд от бесконечных струй дождя и посмотрел Акмеду в глаза. — После твоего ухода я сам стал таким авангардом. Но я был глуп. Началась Сереннская война, а я и понятия не имел, что в мире существуют ф'доры, запертые в Подземные Палаты много веков назад. Легенды о них забылись, или я не обращал на них должного внимания. Меня вела храбрость глупца. Мне доводилось встречать представителей четырех перворожденных рас. С сереннами и митлинами, детьми звезд и моря, меня связывала дружба. С потомками драконов, такими как ты, Эши, порождениями земли, мне не раз приходилось скрещивать клинки. И я хорошо знал кизов — многие из них были Кузенами, Братьями Ветра, рожденными стихией воздуха. Не хватало только огня, о чем я мог бы и сам догадаться. Тсолтан был врагом моего короля, а значит, и моим тоже, с самого начала войны, поэтому рано или поздно мы должны были его найти. А когда нам это удалось, я отправился за ним один. Я нашел его возле Шпиля, его логова в старом мире. Я знал, что он непременно должен будет явиться туда.