Неукротимая красавица - Бертрис Смолл

Он опустился на колени и, взяв руки Латифы в свои ладони, нежно поцеловал.

– Спасибо тебе, моя нежная голубка. Ты всегда была самой понимающей из женщин.

Латифа, провожая его взглядом, внезапно ощутила, как ее захлестнула волна жалости. Она еще ни разу не видела эту Инчили, но уже чувствовала, что ее муж в стремлении обладать ею пытается достать луну с небес.

– Тебе надо принять ислам, Инчили, – негромко произнес Хаммид.

Катриона удивленно посмотрела на него своими изумрудными глазами.

– Никогда!

– Не глупи, красавица, – упрекнул ее старший евнух. – Это всего лишь формальность. Правда, шесть раз в день тебе придется опускаться на колени и произносить молитву, а что у тебя на сердце, будешь знать лишь ты сама.

Катриона на минуту задумалась. В словах евнуха был смысл, и, без сомнения, так же рассуждала ее прабабка, поскольку не могла же она быть фавориткой султана и оставаться крещеной христианкой. В конце концов, важно было лишь одно – выжить, чтобы бежать.

– Что ж, хорошо. Я сделаю то, о чем ты просишь.

Сразу после обеда она прошла особое очистительное омовение и была приведена в женскую мечеть, располагавшуюся рядом с особняком визиря, где престарелый муэдзин задал ей какие-то вопросы и она, не задумываясь, на них ответила.

Ближе к вечеру Кэт была официально обращена в мусульманство, но не была посвящена в то, что, как только она вернулась в свои покои, визирь подписал бумаги, сделавшие ее второй женой. В соответствии с мусульманскими законами для этого не требовалось ни ее присутствие, ни даже согласие. Вполне достаточно было разрешения ее законного опекуна, каковым оказался Хаммид, за что и получил приличную сумму золотом.

Когда наступил вечер, Катриона с нетерпением ждала паланкин, в котором ее должны были отнести в лодку визиря. Путешествие по особняку и посещение мечети во второй половине дня обострило у невольницы тягу к свободе, но она пока что решила примириться со своим положением и прекратить сопротивление. Чтобы вернуться к мужу в Италию, ей необходимо было связаться с кем-нибудь из представителей их банка в Константинополе. Но заслужить эту привилегию можно только в том случае, если ей станут доверять, а значит, она сделает вид, что примирилась с судьбой.

Даже верной Сюзан она решила ничего не говорить. Эту тайну Катриона должна хранить до тех пор, пока ее мечты не обретут под собой реальную почву.

– Что-то ты очень серьезна сегодня, Инчили, – услышала она голос Хаммида и вздрогнула от неожиданности. – О чем думаешь, моя красавица? Женщине не к лицу серьезные мысли.

Она засмеялась.

– Ты и вправду застал меня врасплох, но, думаю, ход моих мыслей одобришь. Я решила, что ты прав. Не скажу, что понять это и принять было просто, но я постараюсь. В конце концов, не так уж все страшно. Возможно, со временем я и смогу полюбить своего господина. А ты как думаешь, Хаммид? Не знаешь, что за сюрприз приготовил для меня Чикала-заде?

Хаммиду едва удалось скрыть свой восторг, но ответил он, тщательно подбирая слова:

– Я могу попытаться несколько развеять твои тревоги, если позволишь. Вопрос в том, веришь ли ты мне?

– Конечно, верю.

– Существует весьма древняя форма расслабления и внушения – называется «гипноз». Я введу тебя в транс – состояние полусна-полубодрствования – и внушу определенные мысли. Когда очнешься, ты станешь лучше воспринимать свое положение. Бояться не надо: если ты не захочешь подчиниться моим внушениям, ничего не получится. Сила твоей воли будет тебе в этом случае наилучшей защитой.

– Я согласна, Хаммид, – сказала Катриона, – начинай.

Евнух снял с шеи золотую цепочку с небольшой бриллиантовой подвеской в виде слезы и стал медленно раскачивать перед ее глазами.

– Смотри на эту слезку, Инчили.

– Какая красивая! Переливается всеми цветами радуги.

Голос евнуха успокаивал, и Катриона почувствовала, как нежное тепло медленно обволакивает все ее тело.

– Смотри, смотри на эту слезку, и очень скоро тебе станет так хорошо, так спокойно.

Бриллиант продолжал раскачиваться, веки ее отяжелели, глаза закрывались, а тело стало совершенно невесомым.

– Ты спишь, Инчили?

– Да, Хаммид.

Евнух вытащил из складок своих одежд булавку и, подняв ей ногу, легонько кольнул в пятку. Катриона не проронила ни звука, не отдернула ногу, и евнух, удовлетворенно кивнув, взялся за дело.

– Ты действительно готова подчиниться Чикала-заде как своему хозяину и повелителю?

– Да, Хаммид, я буду стараться изо всех сил, чтобы удовлетворить его.

– Я рад, Инчили, и хочу, чтобы ты тоже была счастлива. Ты должна следовать только указаниям своего тела, красавица. Позволь своему чудесному телу возобладать над острым умом. Владыка Чикала-заде горячо любит тебя, восхищается тобой и жаждет твоей любви. Разве ты не хочешь доказать ему, что понимаешь это?

Пару секунд она колебалась, словно боролась со своими чувствами, но потом произнесла:

– Да, Хаммид, я покорюсь моему господину.

Евнух довольно улыбнулся.

– Благодарю тебя, дорогая. Я уверен, что вы оба будете очень счастливы, а заодно и я. И еще кое-что. Ты не должна говорить визирю о том, что сейчас происходило.

– Хорошо.

– Вот и замечательно! На счет «три» ты проснешься и будешь готова всю ночь услаждать своего господина. Один… два… три…

Катриона открыла глаза и воскликнула:

– Удивительно! Я спала, но слышала тебя совершенно ясно, а сейчас чувствую себя так, словно только что появилась на свет. Спасибо тебе, Хаммид.

Евнух с улыбкой заметил:

– И опять я должен похвалить тебя за выбор наряда. Ну что, ты готова идти к визирю?

– Да.

Катрионе нравилось носить роскошные одежды знатных дам, и каждый наряд она выбирала самым тщательным образом. Сегодня это был бледно-розовый шелк, прошитый серебряными нитями: кружевная блуза и жакет. Пояс и туфельки украшали серебряные полоски и бирюза. На запястьях нежно позванивали серебряные браслеты, в ушах красовались крупные серьги из резной ляпис-лазури.

Густую массу волос цвета меда Сюзан заплела в большую косу вместе с лазурными ленточками и ниткой мелкого жемчуга. Лицо ее закрывала розовая кисейная вуаль.

Катриона устроилась в паланкине поудобнее, но едва могла усидеть в предвкушении предстоящей прогулки. Носильщики быстро пронесли паланкин по коридорам гарема, пересекли сад и спустились к мраморному причалу, где стояла на якоре лодка визиря.

Впрочем, вряд ли это чудо, позолоченное и расписанное вдоль бортов красным лаком, можно так назвать. Весла через одно были покрыты бледно-голубой эмалью и серебром, а на веслах сидели рабы, все, как один, угольно-черные. Те из них, кому предстояло грести серебряными веслами, были одеты в голубые атласные шаровары с серебряным поясом, а те, что сидели на бледно-голубых, в серебристые шаровары с голубым поясом. Навес над лодкой был раскрашен в красный, золотой, голубой и серебряный цвета и опирался на четыре позолоченных стойки, которые покрывали резные изображения цветов и листьев. Занавеси были сшиты из алой и золотой кисеи, а палуба собрана из розового дерева. Под навесом, среди бессчетного количества подушек всех цветов и размеров, возлежал Чикала-заде в ожидании своей возлюбленной.