Неукротимая красавица - Бертрис Смолл

Он снова рассмеялся, глаза его весело сверкнули.

– Прекрасно, пусть так: изнасилование, – только очень нежное и приятное.

Почувствовав, как его руки развязывают шелковый пояс и стягивают с нее тонкие шальвары, Кэт воскликнула:

– Нет! Я не хочу. Нет!

Отбиваясь изо всех сил, она пыталась даже царапаться, но он лишь рассмеялся. Катриона вскоре поняла, что ей с ним не справиться, тем более что он уже успешно раздел и ее, и стянул шаровары с себя. Оказавшись распластанной под его нагим телом, она яростно отвернулась, но он обхватил ее голову ладонями, развернул лицом к себе и властно накрыл ртом губы.

Язык его пробежался по ее зубам, проник глубже, и хотя она не желала отдаваться ему, пламя желания уже разгоралось внутри ее самой. Ее губы раскрылись, из груди вырвался слабый стон отчаяния, тело затрепетало. Его губы тем временем переместились на ее полузакрытые веки, а потом на щеки, влажные от слез. Остановившись, он приподнялся на локте и тихо спросил:

– Почему ты не хочешь отдаться мне? Твое тело жаждет моего, но ты не принадлежишь мне полностью.

– Я… я… не люблю вас, господин Чикала-заде! У меня есть муж. В моей стране женщина, которая отдает свое тело нелюбимому мужчине, считается падшей.

– Но я люблю тебя! Нет, Инчили, не смотри на меня так! Не веришь? Но я говорю правду. Если бы меня привлекало только твое прекрасное тело, мне не было бы никакого дела до твоих чувств. Если я не буду обладать тобой полностью, любовь моя, то не смогу наслаждаться и телом, а это для меня непереносимо. – Напряжение, звучавшее в его голосе, ее испугало. – Ты никогда больше не увидишь своего мужа. Теперь ты принадлежишь мне, но я готов ждать сколько понадобится, пока не полюбишь меня.

И его чувственные губы вновь жадно припали к ее рту, но теперь уже требовательно и жгуче. Будучи и сама не в силах сдерживаться, Катриона прильнула к ненасытному любовнику, трепеща под его руками. Губы его переместились к груди, а язык принялся чертить разжигающие страсть узоры, отчего соски вмиг превратились в острые, исходящие сладкой болью вершинки. Его дразнящий язык двинулся дальше, к трепещущему животу, опускаясь все ниже и ниже, отыскивая доступ к самым ее потаенным и сладким местам. Он, словно мягкое пламя, прожигал ее извивающееся тело, проникая в него все глубже и глубже, пока она едва ли не потеряла сознание от волн наслаждения, что одна за другой накатывались на нее. А затем и сам он оказался в ней, твердый и мощный, заставив ее кричать от блаженства, умоляя его – к своему собственному стыду – не останавливаться.

Его собственное наслаждение было так велико, что он и не хотел останавливаться, но кипучее семя уже бурно изливалось в нее и она кричала от радости.

Потом она опять плакала в его объятиях, уткнувшись лицом в густую поросль, покрывавшую широкую грудь. Визирь крепко прижимал ее к себе, поглаживая по голове, словно ребенка, успокаивая. На какой-то краткий миг он проникся ее горем, поскольку знал, что, если когда-нибудь потеряет ее, его собственная жизнь утратит для него всякий смысл. Он, Чикала-заде, великий визирь султана Мухаммеда III, попал в шелковые сети прекрасной непокорной наложницы. Какая ирония!

Постепенно она успокоилась, и он смог уснуть, крепко прижимая ее к себе, свернувшуюся калачиком. Проснувшись в темноте ночи, он почувствовал, что она не спит, и негромко заговорил:

– Хаммид сказал мне, что ты чувствуешь себя заключенной в четырех стенах. Хочешь отправиться со мной на прогулку следующей ночью? Я владею небольшим островком на Босфоре, и там есть беседка с прозрачной крышей. Завтра полнолуние, и мы займемся любовью под звездами.

Он почувствовал, как трепещет ее тело, и, повернув лицом к себе, притянул ближе. Губы его были нежны, как нежным было и тело, когда он взял ее, обрадовавшись негромкому стону. На этот раз она не плакала, а даже на несколько минут доверчиво прильнула к нему, вернувшись с небес на землю.

Так удачно сложилось, что на следующий день у Чикала-заде не было никаких срочных государственных дел, поскольку он все равно не мог думать ни о чем другом, кроме Инчили. Часть утреннего времени он посвятил беседе с управляющим о приготовлениях для вечера, а чуть позднее отправился встретиться с женой.

Латифа-султан приходилась правнучкой Селиму I и внучкой сводной сестре Сулеймана Великолепного. Свой прекрасный цвет кожи эта красивая женщина унаследовала от прабабки Фирузи-кадин, а мягкий характер – от бабушки Гюзель-султан. Длинные светлые волосы Латифы имели серебристый оттенок, а глаза – необыкновенный бирюзовый, с голубизной цвет. Еще в детстве она была помолвлена с Чикала-заде, а выйдя замуж, родила ему троих детей. Те уже выросли и жили своей жизнью, как и сама Латифа-султан. Брак и дружеские отношения с мужем обеспечивали ей необходимый комфорт. Один раз в неделю, в пятницу, он проводил с ней ночь, но обычно просто спал, поскольку к плотским радостям она была равнодушна. Поскольку для услаждения этой части его природы имелся целый гарем, а также потому, что она была преданной женой и матерью его детей, он уважал ее сдержанность. Они были давними и добрыми друзьями – визирь и его жена.

В это прекрасное ясное утро супруги сидели в небольшой беседке с видом на залив, и Латифе-султан показалось, что муж выглядит несколько усталым и постаревшим.

– За все годы, что мы провели вместе, я тебя никогда не просил ни о каком одолжении, – начал разговор визирь.

– Должно быть, это что-то очень серьезное, раз ты напоминаешь об этом, – улыбнулась Латифа.

– Поскольку ты – принцесса Оттоманской империи, без твоего позволения я не мог завести еще одну жену, да в этом и не было необходимости… вплоть до сегодняшнего дня.

– Это, должно быть, новая невольница, Инчили, – холодно произнесла Латифа. – Но ведь ты и так обладаешь ею?

– Телом – да, но я хочу большего, а она не уступит мне, пока не станет моей женой.

– Она так сказала?

– Нет. Думаю, ей даже в голову не приходило, что я могу захотеть сделать ее своей женой. Она тебе понравится.

– Хаммид тоже убеждает меня в этом, – заметила Латифа сухо и, глядя на него в упор, добавила: – Я не уверена, что могу верить собственным глазам, но они говорят, что ты влюблен. Может ли такое быть? Ты и в самом деле обуян этой нежной страстью?

– Не смейся надо мной! – резко оборвал ее муж.

– О, мой дражайший Чика, я вовсе не смеюсь, поверь, скорее удивляюсь. Ты ведь всегда так гордился тем, что не позволяешь чувствам брать над тобой верх. И что я вижу теперь? Что ж, хорошо, мой повелитель. Хаммид уверяет, что мне не грозит участь забытой Гюльбехар подле твоей любимой Кюрхемы, так что я даю тебе свое позволение взять Инчили второй женой. И когда случится это столь счастливое событие?

– Сегодня ночью, на острове Тысячи Цветов.

– Так скоро, мой господин?

– Я должен стереть из ее памяти прошлое, за которое она держится. А став моей женой, она почувствует себя спокойнее.