Тёмных дел мастера. Книга четвёртая - Алексей Берсерк

А где-то далеко в горах по верхушкам холодных снежных шапок уже медленно кралась и готовилась вступить в права самая длинная ночь в году — ночь зимнего солнцестояния. И её под руку вёл не кто иной, как совершенно новый и в то же время давно знакомый этому миру хранитель.

— Что ж, цикл продолжился. Как ты и хотел, — махнул головой гном, звякнув бубенцами на шлеме, и размеренно поклонился последнему лучику заходящего за гору светила.

Паулю было всего семнадцать, когда его затащили на фронт старшие товарищи. Их настойчивые шлепки по спине и призывы поучаствовать в великом деле в конце концов привели к тому, что сейчас Пауль сидел в этой ледяной траншее один, подпирая локтём спину мёртвого сослуживца. Хотя в мирные времена он даже не мог выносить вида крови, которую изредка приносил на ботинках домой его отец-мясник. Но вот прошло всего каких-то полгода на передовой, и Пауль будто даже сумел привыкнуть ко всей этой чертовщине, что творилась вокруг. Хотя по ночам ему до сих пор бывало очень тяжко.

В такие моменты он часто вспоминал о гражданке. О том, что последние годы своей жизни тратил на то, чтобы заигрывать с людьми из высшего общества, таскаясь за компаниями однокурсников, принадлежащих к семьям мелких дворян. Притом что сам никогда не представлял из себя ничего выдающегося, будучи сыном обычного ремесленника. И всё же отец с матерью сумели обеспечить ему хорошее будущее, отправив в школу магии. Где, правда, Пауль в первую очередь решил познать вкус студенческих клубов и вечеринок, которые оценил куда больше, чем скучные лекции. Поскольку, ещё с детства окружённый родительской заботой, он любил целовать в жизни одни лишь паузы, пока остальные соседские дети корпели над работой в лавках. От этого, возможно, ему и было так легко завоевать впоследствии доверие старших сверстников, подстраиваясь в разговорах под их интересы и ежедневно ублажая их слух переливчатым звучанием своей лести.

Впрочем, на войне ему быстро пришлось познать совершенно иную жизнь — грязную, холодную, обросшую блохами и плесенью, от которых не спасала ни одна магия. И единственным её постулатом оставалось: смирись или умри… Во всяком случае именно таким видел этот выбор Пауль. Отчего быстро и без особых возражений в какой-то момент, сам не понимая как, избрал для себя первое.

Отныне он мог обходиться тем, что давали, ценить краткие моменты сна больше, чем когда-либо, и радоваться, что сегодня боги не втемяшили в голову командиру полка никаких дурных идей, вроде недавнего самоубийственного штурма вражеских полевых укреплений. Ведь во время него погибла целая треть их и без того постепенно мельчавшего отряда.

Иногда Пауль получал почту. В ней сильно изменившаяся в последнее время в выражениях мать писала, что отец Пауля отправился воевать с бэгренцами на другой фронт. Куда-то за Харлатские горы. А его дядя Одиан, наоборот, воюет сейчас в песках Гессо, прямо у границы с океаном. Там внешние рубежи их родины вновь осаждает империя Хасс Дин, и мать Пауля поверить не могла, что всё это случилась из-за какого-то скандала, разразившегося после убийства в Сентусе того бэгренского аристократа. Однако имени его она никак не могла вспомнить, хотя когда-то о нём писали все газеты. Кажется, его звали Ральде или Ралед.

Ещё в этих письмах мать Пауля часто недоумевала, почему два года назад взошедший на престол новый король Сентуса, который внешне был подозрительно похож на короля одной из гилийских стран — Элдена (хотя и приходился тому лишь кузеном), начал свою политику открытости. Ведь благодаря этим изменениям многие бедняки слишком уж высоко подняли головы, организовали шайки народного движения и устроили массовые восстания рабочих по всему королевству. Конечно, в процессе этого они смогли надавить на правительство и заставить его принять ряд реформ, предоставивших им какие-то там новые права. Но для обычных ремесленников, которыми всю жизнь оставались члены семьи Пауля, вся эта нервотрёпка не принесла ничего существенного.

Ещё мать Пауля часто любила писать о всякой всячине. Что мясо стало намного труднее доставать и ей теперь приходится подрабатывать швеёй, используя на каждом заказе кристаллы с заклинанием «перманентной выкройки», которые, в свою очередь, тоже стали слишком дорого стоить в их городе. Или о том, что старый соседский кот заимел привычку иногда лазать в их дом и устраивать на чердаке беспорядок…

Но даже в такие моменты её сын любил поднимать глаза к небу и смущённо скрывать слёзы от товарищей. Потому что слишком уж тепло ему становилось от всей этой мелкой ерунды. Непривычно тепло для такой враждебной обстановки. Впрочем, со стороны небосвода ему постоянно отвечало исключительно серое, тёмное и однообразное состояние бытия, которое днями напролёт царило теперь и у Пауля в душе. Отчего он быстро возвращался к строкам письма, частенько обнаруживая, что нынешняя военно-почтовая служба стала дико халтурить, забывая иногда копировать на бумагу несколько последних слов, передающихся в штаб при помощи «канала». Но всё же, даже когда он не мог их прочесть, выводя глазами нужные буквы в бесцветном оттиске на бумаге, лишённом магочернил, то всё равно радовался возможности занять себя, угадывая мысли матери. А иногда и просто искал таким образом повод забыться.

Ведь теперь ни сам Пауль, ни его сослуживцы, ни командир полка не воспринимали создающую такие вещи магию как нечто особенное. Да и с чего бы, когда каждый день над головами свистели вражеские энергетические снаряды, а для разогрева скудного пайка годились только полевые магокристалические печки? Напротив, само слово «магия» уже давно стало для всех просто-напросто таким же обычным словом, каким пользовалась в письмах мать Пауля, в речи — он сам, а в приказах — его командиры. Потому главным мастерством для боевого магуса было мастерство как можно точнее выполнять приказы других и не рыпаться. И ещё — не выдать своего местоположения, пока сам целишься в голову очередного баклана, если тот осмелится высунуться из соседнего окопа.

Хотя, насколько было известно Паулю, когда-то люди сражались без использования магии… Но, наверное, то были настолько дремучие времена, что в тогдашних вояках ценилась лишь их звериная ярость. Хех!

…Правда, отголоски её тем не менее до сих пор терзали нынешнее общество. Иначе на долю Пауля никогда бы не выпало участвовать в таком жутком предприятии, как война! И его товарищи по школе, скорее всего, выбрали бы для себя и для Пауля гораздо более весёлое занятие, чем целыми днями сидеть в окопах, как сейчас. А ещё подпирать начавшее уже остывать тело сослуживца, который вроде бы был откуда-то с севера, как он сам говорил вчера вечером. Но всё же, вспоминая слова матери из письма, Пауль понимал, что эта великая война сумела резко смешать в королевстве Сентус все карты. И он не имел понятия, что должно было произойти с его родным государством дальше, когда война наконец закончится. Но тем не менее, оставаясь в душе всё тем же любителем веселья и лёгкого отношения к жизни, Пауль до сих пор считал, что человеческая натура всегда возьмёт верх в подобных вопросах. И продолжит искать наслаждение в материальных благах, созданных цивилизацией. Куда бы этот путь в итоге её ни завёл.