Шестнадцатые звездные войны - Алан Дин Фостер

ее рук. Испуганный заключенный просто широко разинул рот, когда она сначала ударила его кулаком в лицо, а потом ногой в пах. Пока тот корчился, откуда-то появился заключенный Джуниор, схватил ее волосатыми руками и, оторвав от земли, швырнул на проржавевшую трубу под одобрительный смех других. Остальные подошли поближе. Запах их тел перебивал запах соли. Их глаза возбужденно блестели.

— Прекратите.

Грегор обернулся и увидел рядом с собой одинокий силуэт. Диллон.

Грегор неестественно усмехнулся.

— Запрыгивай в седло. Ты хочешь быть первым?

Но голос Диллона был глухим и угрожающим:

— Я сказал прекратить.

Навалившийся на Рипли Джуниор обернулся через плечо.

— Тебе то что, парень?

— Это нехорошо.

— Пошел ты…

Диллон вдруг рванулся вперед, почти мгновенно. Двое заключенных тут же полетели за землю. Джуниор развернулся и пытался нанести мощный удар кулаком сбоку, но его оппонент уклонился от удара и схватил металлический прут. Джуниор зашатался и попытался увернуться от удара, но прут попал ему по голове. Второй удар был еще сильнее, и заключенный как камень рухнул на землю.

Остальные сжались от страха. Диллон по разу ударил их и оставил размышлять. Потом с торжественным выражением лица повернулся к Рипли:

— С вами все в порядке?

Она поднялась, все еще тяжело дыша.

— Да. Ничто не пострадало, кроме чувств.

— Уходите, — сказал он ей.

Он указал в сторону заключенных.

— Мне придется немного поучить некоторых братьев. Мы обсудим некоторые проблемы души.

Она кивнула, подняла мешок с Бишопом и отправилась обратно. Когда Рипли проходила мимо заключенных, лежавший на земле Грегор посмотрел на нее. Она пнула его прямо в рот. Почувствовав себя лучше, она направилась дальше.

VII

Существует ночь, которая темна. Существует беспощадная пустота снов, чьи огни — лишь плод воображения. За всем этим — пустота, освещенная, однако, миллионами триллионов ядерных очагов. Истинный мрак, полное отсутствие света, место, где заблудившийся фотон совершенно беспомощен, можно встретить только в чреве земли. «В пещерах, не измеримых для человека», — гласят старинные стансы. Или в тех щелях и расселинах, которые человек создает, чтобы заполучить богатства планет.

Относительно небольшая, но довольно внушительная сама по себе часть Фиорины была продырявлена такими пустотами, пересекавшимися друг с другом, как составные части огромной невидимой головоломки. Их общий рисунок был заметен только в записях, оставленных горняками.

Боггз высоко поднял свой пропитанный воском факел и обвел им вокруг, пока Рейнз зажигал свечу. Таких людей не пугала темнота. Она была просто отсутствием света. Внутри тоннелей было очень тепло, почти жарко.

Рейнз поставил тонкую долго горящую свечу на пол у стены. Позади них тянулся длинный ряд одинаковых огней, очерчивающих проделанный ими путь и обратную дорогу в комплекс.

Голик сидел, прислонившись спиной к двери, вделанной в сплошную скалу. На двери была табличка, несколько потертая машинами и временем:

ТОКСИЧНЫЕ ОТХОДЫ.

ГЕРМЕТИЗИРОВАНО И ОПЕЧАТАНО.

ПОСТОРОННИМ ВХОД ВОСПРЕЩЕН.

Изыскатели ничего не имели против. Они вполне соглашались быть посторонними.

Рейнз развернул у своих ног карту и склонился над ней, изучая коридоры и шахты при свете факела. Карта представляла собой не просто пересечение вертикальных и горизонтальных линий. Там были и старые шахты, и сравнительно новые, наполнения и пустоты, угловые срезы и проходы ограниченного диаметра, предназначенные только для доступа к специальной технике. Не говоря уже о тысячах вентиляционных проходов. Линии разных цветов обозначали разные вещи.

Многочисленные предыдущие экспедиции уже давали представление о том, чего ожидать, но всегда был шанс, что новая группа наткнется на что-нибудь неожиданное. Один неправильный байт в запоминающем устройстве мог привести к тому, что какая-нибудь шахта могла проходить в десяти метрах от указанного места или вести в другой тоннель. Карта не самый лучший и опытный проводник. Поэтому они осторожно продвигались вперед, больше доверяя своим чувствам, чем отпечатанным данным.

Боггз наклонился вперед:

— Сколько?

Хотя он сказал это тихо, но его голос эхом пронесся по коридору с гладкими стенами.

Рейнз сверился с картой.

— Сто восемьдесят шесть.

Его спутник хмыкнул.

— Давай отметил ее как пустую и вернемся.

— Не получится.

Рейнз показал рукой в сторону бесконечного тоннеля, лежавшего перед ними.

— Нам все равно придется в конце концов проверить весь этот участок, или Диллон намылит нам шею.

— Он не рассердится, если ничего не узнает. А я ничего не скажу. Голик, а как насчет тебя?

Третий член их группы копался в своем рюкзаке. Услышав свое имя, он поднял голову, нахмурился и издал низкий, неопределенный звук.

— Я так и думал.

Голик подошел к старинной машинке для изготовления сигарет. Пнув замок, он распахнул дверцу и начал загружать свой рюкзак сохранившимися наркопалочками. И, естественно, он жевал, проделывая все это.

На поверхности его чавканье не было так слышно, как здесь, в ограниченном пространстве и абсолютной тишине. Боггз проворчал:

— Ты не можешь жевать с закрытым ртом? Или заглатывай все целиком. Я все пытаюсь понять, какой величины это отделение, чтобы можно было решить, это законное хранилище ядов или чей-то частный тайник, а мне мешает дьявольский шум, который ты производишь.

Рейнз неодобрительно зашелестел картой.

— То, что мы удалились от остальных, еще не означает, что мы можем пренебрегать заповедями. А ты ругаешься.

Боггз поджал губы.

— Извини.

Он с ненавистью посмотрел на Голика, который совершенно не обращал на него внимания. В конце концов Боггз перевел взгляд на тоннель.

— Мы уже один раз обошли всю эту секцию. Думаю, что этого достаточно. Еще раз, сколько свечей?

Ответа не последовало.

— Рейнз, сколько свечей?

Его спутник ничего не слышал. Он яростно чесался, но это была нервная реакция, не имевшая ничего общего с вшами, которые к тому же и не встречались в шахтах. Это было так нетипично, что даже Голик перестал жевать. И тут Боггз с удивлением посмотрел назад.

Свечи, оставленные ими, гасли одна за одной.

— Что за мразь это делает?

Голик надул губы, стирая с них крошки тыльной стороной ладони.

— Ты не должен ругаться.

— Заткнись.

В голосе Боггза не было испуга — бояться здесь было нечего — а только беспокойство.

— «Мразь» говорить можно. Это не против Бога.

— Откуда ты знаешь? — с детским любопытством пробормотал Голик.

— Потому что я недавно спрашивал его об этом. А теперь заткнись.

— Диллон будет ругаться, если мы вернемся пустыми, — заметил Голик.

Таинственность делала его слишком говорливым. Но Боггзу это нравилось больше, чем непрерывное тупое поглощение пищи.

— Пусть ругается.

Он подождал, пока Рейнз зажжет очередную свечу. Голик неохотно упаковал остатки еды и поднялся. Все трое уставились в сторону пройденного пути. То, что